Челси Ярбро - Дорога затмения

Вставал вопрос: что же теперь делать? И разрешить его было совсем не легко.

Пустив лошадь шагом, беглянка принялась размышлять.

С самого детства Падмири вдалбливали, что все в этом мире движется по воле богов и сопряжено с оборотами колеса. Никто из смертных — ни она, ни кто-либо другой — не в силах что-либо изменить. Любая попытка как-то повлиять на ход событий неумолимо заканчивается большой или малой бедой. Еще ей говорили, что люди, принадлежащие к правящей касте, отмечены особой печатью и что на все их помыслы и поступки проливается вышняя благодать. Падмири было одиннадцать лет, когда ее привели на ночное моление Кали. То, что творилось там, ужаснуло ребенка. Взрослея, она отторгала жуткие воспоминания и все-таки знала, хотя наставники проповедовали смирение, что есть в мире вещи, с какими мириться нельзя. Вот и сейчас, содрогнувшись, Падмири вскинула голову к небу. Нет, вовсе не собираясь противиться воле богов. Просто она дочь раджи, и, следовательно, всеми ее действиями руководят те, что взирают сейчас на нее. Лицо беглянки озарила улыбка, она ощутила, как к ней возвращаются силы. Отвратительное моление идет в храме над Кудри. Основной обряд начнется после полуночи, а к этому времени кое-что еще можно успеть. Если, конечно, кто-нибудь, возможно Ганеша, подскажет ей, как избрать единственно верный путь.

Так и случилось. Лошадь вышагнула из чащи на лесную поляну, где вокруг небольшого кострища сгрудилось несколько жалких лачуг. Два старика поддерживали огонь. Половину лица одного из них съела проказа, другой был тощ как скелет. Оба смиренно поклонились подъехавшей к ним всаднице.

— Добрая госпожа, прости наши слова, но тебе не следует здесь находиться. Мы ведь неприкасаемые, — глядя в землю, сообщил тощий старик голосом столь же тонким, как и все его косточки, проступающие сквозь кожу.

— Я заблудилась, — сказала Падмири, несколько обескураженная тем, что без особенного смущения позволяет себе вступить разговор с низшими существами. — Скажите, где я сейчас нахожусь?

Некоторое время старцы молчали, затем прокаженный сказал:

— Здесь поблизости протекает река. У вас ее называют Шенаб.

— Далеко ли отсюда до места, где она сливается с Кудри?

Храбро пускаясь в неподобающие для особы ее ранга расспросы, Падмири слегка возбудилась, однако почему-то не находила, что это наносит ей какой-то ущерб.

— Не слишком, — ответил с осторожностью прокаженный. — Ты быстро доедешь, почтенная госпожа. А я, скажем, не приковылял бы туда и к рассвету.

Старец смутился. Кто он такой, чтобы при высокородной особе рассуждать о себе? А может быть, это вообще не особа, а демон, явившийся, чтобы их всех унизить и еще более им навредить?

— По какой же мне ехать тропе? — спросила Падмири.

Старец хотел солгать, но месть демонов устрашила его.

— Вон та тропа, — ткнул он обернутой в лохмотья культей. — Она выведет тебя на дорогу. Поезжай по ней, пока по левую руку не обнаружится другая тропинка. Там и найдешь Кудри.

Падмири, высокомерно кивнув, пустила кобылку в указанном направлении. Место тут, что говорить, не слишком приятное — хорошо, что она удаляется от него.

На дороге ее одолели сомнения. Она едет к храму, но с какой, собственно, целью? Воспротивиться церемонии? Это расценится как богохульство! Дело кончится тем, что ее повлекут на алтарь. «Да и сумеешь ли ты проникнуть в святилище! — спросила она себя. — Ты ведь была уже возле него, но караульные тебя не пустили. Зачем же делать вторую попытку, искушая судьбу? Вон как тяжело шагает кобыла, бедняжка тоже измучилась. Да и полночь уже миновала, жуткое действо вот-вот начнется. Как может справиться одинокая безоружная женщина с беснующейся и жаждущей крови толпой?» Падмири в смятении приближалась к нужному повороту. Вдали явственно слышался шум бегущей воды. Чего же боги требуют от нее? Нет знака и нет подсказки. Может быть, нужно остановиться и со смирением ожидать той участи, которая ей назначена оборотами колеса? Шум струй Кудри превратился в обиженный рев. Река покраснеет к рассвету, подумала она вдруг. Когда церемония в храме Кали закончится, вода вберет в себя все. Она все смоет, все унесет и вновь сделается хрустальной. Вода… Падмири покосилась на небо. Кто снизошел к ней, кто ей внушил эту мысль? Конечно, Ганеша, добрый бог с головой слона, всезнающий, благосклонный, премудрый! И Кудри, где ее брат приказал построить плотину. По воле богов, несомненно, но сам хорошо не ведая для чего. Ведь не озеро, нет, безусловно, не озеро было целью вышнего промысла. Ох, теперь уж наверняка воды реки покраснеют, но… возможно, в последний раз!

Когда вдали завиднелся лагерь строителей, кобыла ее, хромая и задыхаясь, едва брела по тропе. Падмири, желая помочь измученному животному, давно порывалась спешиться, но всерьез опасалась, что не сумеет сделать и шагу, выбравшись из седла. Теперь же ее терзало единственное опасение: не ушли ли рабочие в храм? Для осуществления замысла ей нужны были люди.

Многие палатки (деревянные каркасы, обтянутые заскорузлыми шкурами) были пусты. На центральной площадке чернели шесть ям для костров, в четырех дотлевали последние угольки, к ним и направила всадница свою лошадь.

— Повелеваю всем встать! — властно выкрикнула она. Так делал отец, отдавая приказы. У нее уже не имелось сомнений в правильности своих поступков. Да и откуда им быть, если ее вразумил сам Ганеша?

Палатки не шелохнулись, никто не вышел на крик. Сердце Падмири заныло. Затем ближайший к ней полог качнулся, в проеме мелькнула чья-то рука, и недовольный голос спросил, кто это там разорался.

— Я Падмири, сестра того, кто был вашим раджой и отцом Тамазрайши, вашей нынешней рани! — В голосе всадницы прозвучала угроза. Пусть только кто-нибудь вздумает в том усомниться. Его тут же сбросят с самой высокой скалы.

Из первой палатки, потирая лицо, торопливо выбрался чумазый взъерошенный человек. Разглядев всадницу, он поклонился.

— Досточтимая госпожа, что привело вас сюда?

— Важная весть, — уронила Падмири. — Пусть кто-нибудь снимет меня с седла. — Она знала, что в ее повелении не усмотрят ничего необычного. Что тут такого, если даже в не слишком высокородных сословиях держат рабов, утирающих носы своим господам. Да и не только носы, если уж говорить чистую правду.

— Сейчас, госпожа, — вновь поклонился мужчина.

Он выпрямился и крикнул:

— Сестра отца нашей рани соизволила нас посетить! Просыпайтесь и поспешите оказать ей почтение!

Если даже чумазому крепышу и показалось странным, что столь высокопоставленная особа путешествует без охраны, то он явно предпочитал хранить это в себе. Падмири же, пожалуй впервые, тайно порадовалась тому, что людская молва относит ее к женщинам слегка тронутым и довольно своеобразным.