Лариса Романовская - Московские Сторожевые

— Ну ладно, девочки, давайте прощаться. Марфушенька, ты мне тогда завтра позвони, как разгребешься со всеми делами. Я тебе расскажу, что у меня получилось со свадьбой Лагмана. Ну я тут поженила своего кота… — осеклась Дорка, только сейчас сообразив, что странная Марфина гостья, оказывается, совсем мирская.

Марфа неуклюже подставила правую щеку под Доркин поцелуй. А заодно почему-то огребла такой же чмок в левую:

— Спасибо.

Бред какой-то, не иначе. Скажи ей кто сегодня вечером… То есть уже вчера вечером. Ой, мамочки! Доклад же надо Старому! Десять минут осталось, а она так толком и не успела со всей этой суетой.

— Дора, мне сейчас отчитываться надо, а тут еще…

— Все, я все-все поняла, мы уже уходим. Нет, Марфушенька, ты представляешь, я написала Леночке всю эту цифирь, ну как мы там у себя привыкли отчитываться, а только потом сообразила, что в документах один сплошной иврит. Я же лопну это все переписывать! — Дора подпрыгивала в прихожей, втискивая ногу в лакированный сапог.

Соня стояла рядом — такая притихшая, словно ее вообще тут не было. И хотя сейчас это оказалось почти без разницы, но та черная ненависть, которая еще вчера булькала в душе странной девицы, сейчас совершенно не прощупывалась, хоть чем диагностируй. Марфа обрадованно кивнула и полезла в куртку за блокнотиком — внести это благодеяние в общий файл она уже не успевала, придется зачитывать с листа. Зато есть чем отчитаться, а то ведь конец квартала, конец года. А про годовой баланс можно вообще молчать, это такое безобразие, против которого ни одно нормальное ведьмовство не сработает, даже у мамы Иры.

До отзвона Старому еще оставалось время: ровно столько, чтобы звякнуть Ирочке и обрисовать в трех фразах произошедшее. А уже потом, отчитавшись по работе, долго и со вкусом расписывать подробности этого сумасшедшего вечера. И заодно надо выяснить про Интернет. И еще про прослушку — неужели это правда? Странно только, что мобильник у Ирочки опять вне зоны действия, она так рано никогда не ложится, неужели придется на городской…

Анюта щелкнула за гостями замком, сгребла со стола пакетик с какой-то травкой для ванны, повертела в пальцах, начала разбирать надпись, путаясь в буквах-крючочках. Потом ушла к себе, зашуршала одеялом. А Марфа снова стояла столбиком у своего верного подоконника, не в силах оторвать пальцы от телефонной трубки:

— Ира? Какая Ира?! Девушка, мы спим уже давно.

Неужели ошиблась, набрала вместо шестерки два? Номера же столько лет назад сменили… Ну память у пальцев осталась, вот она, наверное, и подвела.

— Нет, девушка, вы все правильно набрали. Слушайте, мы сейчас с мужем подумали и поняли: вам, Ираида Львовна нужна, да?

— Да.

— Вы запишите номер, это ее подруга, Марина. Она тут, в Москве. Ираида Львовна нам сказала, что если с квартирными счетами или домоуправлением, то к ней, она разберется. Так вы ей тоже… четыре девять девять. Записываете? Я дикту…

— Спасибо, у меня уже есть. А Ира… Ираида, она где?

— Девушка, милая, да откуда… Да нет, не знаем. Ну на полгода, наверное, она же нам на полгода сдала… Так вы ее подруге позвоните, она наверняка знает, — и в эфир понеслись цифры ее собственного номера.

Незнакомая сонная мирская все тараторила и тараторила в трубку, честно пытаясь помочь. Марфа благодарила и не спешила нажимать кнопку отбоя. Не хотела отключать себя от такого знакомого абонентского номера, надеялась, что сейчас в телефоне прозвучит Ирочкин хриплый голос и она, Марфа, оживет обратно.

— И вам спокойной ночи. Простите за ночной звонок.

Подоконник казался незыблемым. Он-то точно не предаст, никуда не денется. Марфа снова взглянула в приподъездную хмарь. Вот на улицу вышла Дорка, вот Соня. Вот мигнула красной каплей сигнализация Доркиной машины, а вот из-за соседнего автомобиля или вообще из темноты вылетел какой-то непонятный человек, вцепился в неудачливую самоубийцу и повалил на асфальт — в ту самую позу, в которой она бы лежала, если бы все-таки разбилась. Дорка вроде бы оглянулась, потом махнула рукой, потянув на себя дверцу. Белый свет вспыхнул огромным пятном, что-то грохнуло и даже зазвенело, взметнулось и подернулось дымом.

Марфа этого не видела, вся ушла в слух:

— …этого абонента временно приостановлено. Обслуживание этого абонен…

Огонь покатился по темноте, начал разгораться страшным, но вдруг пропал. На экране узор полосатый высветился — будто у телевизора ни задней стенки, ни железной требухи не стало, а мы просто сквозь стекло на обои смотрим. Это Марфа от окна отошла. А потом спящая Анечка мелькнула. Дохнула на нас детским и сонным, одеяло сбрыкивая.

Тут Старый телевизор выключил. Вдавил кнопку на панели, а палец долго не убирал.

А Марфа все на экран смотрела — весь дальнейший разговор.

— Девочки, потом все обсудите. — Старый словно тишину наводил, хотя мы с места не двигались и рты не открывали. — Ну что я тебе на это все могу сказать, Мариночка. — Он как-то очень простодушно развел руками. Словно не Марфу, а себя во всем винил.

— Кабздец тебе, — откликнулся вдруг Фоня. Тоже так… отстраненно очень. Будто мы сейчас в карты играли или даже… нет, просто забивали обычного доминошного «козла», и у нас вдруг неожиданно образовалась «рыба».

— Молчал бы уж, — не сводя взгляд с телевизора, огрызнулась Марфа. — У тебя детей нет, ты не поймешь, — сообщила она своему отражению в мертвом экране.

— А ты объясни, может, я и пойму, — осекся вдруг Афанасий. Дернул жестким подбородком — будто он сейчас муху проглотил и теперь пережевывает.

— Дети, дети! Заладила тоже! — подключилась Зинка (все-таки в отличие от нас с Жекой, гражданских и тонконервенных, она на своей работе и не с таким сталкивалась). — У меня тоже сын есть, и что, я из-за него буду перед мирской козявкой на коленях ползать, да?

— А что мне с ней надо было делать, по-твоему? Стоять и смотреть, как она мою дочку убивает? — вопросила Марфа у телевизора. И ведь не притворялась, спрашивала на полном серьезе, не понимая, что она совершила не так. Неужели и вправду так вытравила из себя ремесло, что ни на секунду не усомнилась в содеянном? Ну вот что такой объяснишь?

Старый это тоже понял:

— Марина, ты не кипятись, еще успеешь… Камни еще не таких, как ты, обламывали, это все понятно. Перепугалась и перепугалась… бывает. Но ведь, Мариночка, золотая ты моя, неужели у нас с тобой другого выхода не было, чтобы вот так прямо сразу взять и поклясться на камнях? Ничего иного не придумывалось?

Марфа кивнула телеэкрану, наклонив строгую шею и забранные в косынку волосы — словно под топор подставлялась.