Джозеф Ле Фаню - Дом у кладбища

— А верно, что старый Трешем решил наконец вступить в наш клуб?

— Да ну его! Он настоящая скотина, пьет только тогда, когда пить хочется, притом только слабое пиво. Но я забыл вам сказать, клянусь всем приятным, поговаривают, будто очаровательная Магнолия — та хорошенькая попрыгунья — почти что помолвлена с лейтенантом О'Флаэрти.

Деврё усмехнулся; усмотрев в этом поощрение, Тул подмигнул и продолжил шепотом:

— Так вот, после бала, знаете ли, он проводил ее домой и, говорят, поцеловал у крыльца… в обе щеки, клянусь Бахусом… а ведь, если бы он не имел на это права, от него бы только мокрое место осталось.

— Ого! Эта девица — истинная христианка, сразу подставляет вторую щеку. А что на это говорит майор?

— Когда это случилось, майор как раз открыл дверь. Он пожелал лейтенанту О'Флаэрти доброй ночи, а наутро явился к нему на квартиру. И, говорят, все прошло благополучно… клянусь Юпитером, ну и дела.

И в комнату вошла, с фарфоровой чашей на подносе, миссис Айронз.

Глава LXIX

ОБ ЕЩЕ ОДНОМ УРАГАНЕ, РАЗРАЗИВШЕМСЯ В ГОСТИНОЙ КАПИТАНА ДЕВРЁ, И О ТОМ, КАК С МИССИС АЙРОНЗ ПРИКЛЮЧИЛОСЬ В ПОСТЕЛИ УДУШЬЕ

Прекрасная миссис Айронз поместила на стол фарфоровую чашу с серебряной разливной ложкой и два парадных бокала; потянуло тонким ароматом лимона и старого солодового виски, и Деврё наполнил свой стакан, а Тул — свой; маленький доктор продолжал болтовню, а Деврё время от времени вставлял реплику, а под конец спел песню. Слова этой баллады были непритязательны, но волшебная мелодия приятна, равно как и голос певца:

Звезда в вышине —Милая мне,Любимая мной всегда.Чиста, одинока,Мой путь издалекаОдна направляет звезда.Ночь холодна,Тиха и темна,Но мне и заботы нет.Свет счастья льетЗвезды восход —Она мне шлет привет.В трудном путиЛегко мне идти:Отрадно звезды свеченье.В синеве ночнойЗвезда со мной,Желаний суля исполненье.Иду я такСквозь холод и мрак —Вперед и вперед, сквозь ненастье.Но вот беда —Зайдет звезда,Настигнет меня злосчастье.Радость, печаль —Стремлюсь я вдаль,Навстречу судьбе любой.Рассвет иль закат,Лучист твой взгляд —Звезда, я иду за тобой!

Несколько минут длилось безмолвие. В серебряных нотах песни прозвенело пророчество, и Тул отчасти его понял. И доктор, сам певец и любитель музыки, на несколько секунд застыл, а потом с улыбкой вздохнул и потихоньку смахнул слезу; он с живостью похвалил и песню и исполнителя и снова вздохнул, не выпуская из рук бокала. Деврё тем временем отдернул оконный занавес и стал всматриваться в темноту за рекой, где стояли Вязы; быть может, он пытался разглядеть там одинокий дальний огонек… свою звезду… ныне потускневшую и скрытую за грозовыми облаками. О чем бы ни размышлял капитан, когда он обернулся, стало ясно, что хандра снова им овладела.

— Проклятый пунш! — На самом деле капитан выразился еще крепче. — Вы, как настоящий Мефистофель из пьесы{166}… явились ко мне в час уединения, чтобы увлечь к погибели. Не иначе как дьявол послал вас погубить мою душу, но не удастся. Вам надобно пить?.. Я дам вам глоток… глоток воздуха; он охладит вас. Пейте сколько душе угодно.

Капитан, к ужасу доктора, поднял раму, и чудовищный снежный вихрь ворвался и закружился в комнате. Потухли свечи… взметнувшись к потолку, захлопали портьеры… раздался оглушительный стук дверей… в воздухе замелькали бумаги и уж не знаю что еще; с головы Тула едва не вспорхнул парик.

— Эй… эй… эй! Послушайте! — задыхаясь, крикнул доктор; кудри парика лезли ему в глаза и рот.

— Прочь, чернокнижник… искушение, прочь… отыди, Мефистофель… вон, проклятый котел! — прогремел капитан; и в самом деле, веселящая чаша полетела через открытое окно в морозную слякоть; сквозь рев бури слабо послышался звон фарфора.

Тул стоял в темноте, под порывами ветра, и ругался как извозчик.

— Слава богу! Избавился, — продолжал Деврё. — Я спасен… но вас благодарить не за что; и послушайте, доктор, мне лучше побыть одному… оставьте меня, прошу… и прошу, простите.

Ощупью, спотыкаясь и не переставая ворчать, доктор выбрался из комнаты, и дверь за ним захлопнулась с грохотом, похожим на пушечный выстрел.

— У парня мозги не в порядке… delirium tremens,[53] не удивлюсь, если он и сам выпрыгнет из этого окаянного окошка, — пробормотал доктор, в коридоре поправил парик, затем довольно кротким голосом призвал к себе снизу миссис Айронз со свечой и нашел свой плащ, шляпу и трость; таинственным взглядом он призвал миссис Айронз последовать за ним в холл и там, задрав подбородок, указал на потолок, в ту точку, над которой, по его предположению, находился сейчас Деврё.

— Послушайте, каких-нибудь странностей, возбуждения вы за ним не замечали?.. Раздражительности, чудачества… а? — И потом: — Вот что: присматривайтесь к нему и, если заметите что-нибудь необычное, не забудьте дать мне знать… понятно? А сейчас уговорите его закрыть окно и зажечь у себя свечи.

И доктор, закутавшись в накидку, нырнул во тьму и ураган; огибая подножие лестницы, он ощутил слабый запах пунша, поднимавшийся с земли, и в нем зашевелились злость и досада.

Часом позже Деврё, оставшийся в одиночестве, призвал к себе миссис Айронз и, приняв ее торжественно-галантно, сказал:

— Мадам, не будете ли вы любезны одолжить мне свою Библию?

Деврё встал на путь исправления; начал он, как уже убедился читатель, довольно бурно, но теперь неистовство сменилось спокойствием и безмятежностью. Матрона только переспросила:

— Мою?.. — и остановилась, усомнившись в свидетельстве собственных ушей.

— Вашу Библию, мадам, будьте так добры.

— О, мою Библию? Я… Конечно, капитан, золотко.

Миссис Айронз заглянула ему в лицо, а у двери помедлила, потому что заподозрила недоброе и не знала, чем объяснить эту совершенно беспрецедентную просьбу. Миссис Айронз мешкала бы еще дольше (раздумывая, не сошел ли Деврё с ума), но капитан, развернувшись, уставил на нее гордый взгляд, а потом привстал и со словами «Благодарю вас, мадам» отвесил легкий поклон; за его подчеркнутой любезностью угадывалось такое суровое «Прочь! Скройся с глаз», что миссис Айронз словно ветром сдуло. Спустившись вниз, она поделилась своим удивлением с Джагги Берн: «На кой черт капитану сдалась Библия! Ну и ну! Не повредился ли он в уме — вот чего я боюсь. Библия! — И голос из воздуха произнес, казалось: „Пистолет“, а другой: „Гроб“. — Пусть бы пришел этот кругленький маленький лейтенант Паддок и составил ему компанию. Ума не приложу, что на него нашло!»