Е. Бирман - Застолье теней

13

А вот пример настоящих «блуждания воли» и «погружения мысли», бессмысленных и сумбурных. Это блуждание воли и погружение мысли господина Гликсмана.

— Черт побери, я постоянно глотаю не те лекарства, — говорил прохожий на длинной улице, прижимая к уху сотовый телефон.

Господин Гликсман, обгоняя его, подумал о том, что лицо человека, говорящего на ходу по телефону, выглядит всегда отрешенно, а порою нежно, будто он ведет беседу с собственной душой.

Господин Гликсман оглянулся. Прохожий, не отрывая телефона от уха, глянул в ответ на господина Гликсмана. Он не нахмурился, не выразил недовольства, а только перевел лицевые мышцы в гримаску легкого удивления.

— Извините, — сказал господин Гликсман, — я только хотел посоветовать вам хранить утренние и вечерние лекарства на разных этажах, я сам так и делаю и поэтому никогда не путаю их.

Господин Гликсман улыбнулся, а прохожий, прикрывая микрофон телефонного аппарата, радостно улыбнулся и закивал головой ему в ответ. В свою очередь господин Гликсман приветливо махнул рукой на прощание, отвернулся и ускорил шаг, а прохожий продолжил беседу приглушенным голосом. Господин Гликсман предположил, что он пересказывает собеседнику неожиданное приключение и обсуждает полученный им совет.

Далее господин Гликсман свернул на тесную улицу, все дома которой были шестиэтажно-одинаковыми, сложенными из нарядного лакированного красного кирпича. Одинаковость домов разнообразилась украшениями из черного металла, в которых не было ни единой округлости, не было даже острых или тупых углов, а только углы прямые и прямоугольная ступенчатость.

Эту безлюдную мрачноватую улицу господин Гликсман миновал очень быстро и вышел на другую, гораздо более широкую, с домами разными и совершенно белыми. Дома были волнистые, с волнистыми же кармашками балконов, и в некоторые из этих кармашков вставлены были курящие женщины с сигаретами, направленными наискосок, огоньком и дымком — в облака. Голые локти женщин направлены вниз — в сторону господина Гликсмана. В конце улицы он узрел детскую площадку в маленьком парке, а над ней возвышался, видимо, Гулливер. Видимо, потому что господин Гликсман подходил к Гулливеру со спины, к которой была приделана винтовая лесенка, приглашавшая посидеть на плечах у великана. Господин Гликсман не утерпел, дурачась, взобрался на плечи Гулливеру и оттуда помахал рукой женщинам с сигаретами, но они его не заметили. Спустившись, он обошел Гулливера и тут с изумлением обнаружил, что это был вовсе не Гулливер, а трехметровый эсэсовец в полной форме, с двойными молниями на правой петлице, с закатанными рукавами и «шмайссером» в руках. Господин Гликсман удивился бестактности устроителей детской площадки, оглянулся быстро, точно ли не видели его женщины, курящие на балконах, как он сидел на плечах у эсэсовца, и быстро удалился.

Никогда господин Гликсман, прогуливаясь, не покупал ничего у придорожных торговцев и даже предпочитал просторные супермаркеты дешевым и тесным, но тут ему захотелось вот этих… (погружение мысли господина Гликсмана никак не хотело конкретизировать купленные им фрукты, но это определенно были фрукты). Именно из-за них господин Гликсман, отперев дом, не поднялся, как обычно, сразу в спальню, чтобы переодеться, а заглянул на кухню, чтобы положить фрукты в холодильник, в котором находились вечерние лекарства.

Дальнейшие технические подробности блуждания воли господина Гликсмана, пожалуй, подтвердили бы предположения Блинды о том, что ее сосед в Застолье — бывший инженер, потому что техническая интуиция толкнула его вдруг притронуться к белому пластмассовому боку электрического чайника. Бок был теплым, почти горячим. Господин Гликсман вернулся к входной двери, опустил язычок главного автомата на распределительном щитке и замер, прислушиваясь. Почти сразу наверху началась возня, а через минуту послышался отчаянный визг. «Дом полон электрических бесят, — подумал господин Гликсман, — придется спать без кондиционера. И телевизор не посмотришь». В темноте он поднялся в спальню (уличные фонари уступили для нее немного света), в полутьме разделся, в полутьме принял горячий душ и лег в постель. Засыпая, он отодвинулся в постели от изголовья кровати — стену снаружи скребло росшее за ней дерево, при этом он толкнул ногой другую спинку кровати, и она рухнула на пол, так как перекладины, соединявшие ее с изголовьем, недавно окончательно сломались, и господин Гликсман еще не решил, что делать с этой поломкой: чинить, купить новую кровать или оставить все как есть. Последняя из возможностей, подумал он, соответствует философии жизни, к которой он постепенно склоняется. Он встал с постели, прислонил спинку к кровати и вспомнил, что не принял вечерние лекарства.

Дальше блуждания воли приобрели ускорение и лихорадочность. Господин Гликсман запутался, он сбегал вниз, принимая вечерние лекарства, внизу на него с глупой радостью набрасывалась неотключенная сигнализация, сначала набирая воздуха в легкие, а потом взрываясь счастливым визгом (вор! вор!) и ворчливо замолкая, опознав набравшего код хозяина. И тогда наступала тишина с цикадами недремлющих холодильников, большого внизу и маленького наверху (видимо, он уже включил снова центральный автомат, прекратив странную игру с самим собой в электрических чертей). Но уже блуждание воли гнало его вверх по лестнице, он принимал зачем-то утренние таблетки, спохватывался, измерял давление прибором на батарейках, снова повторялся бег по лестнице вниз, наконец, он обессилел, в ушах у него гудело, как в высоковольтных проводах, и господин Гликсман добрался до туалета и опустился на унитаз…

14

Отношение Распорядителя Столов к Блинде становится все более доверительным. Сидя против нее в плетеном кресле сада, куда Пирующие попадают исключительно для нечастых приватных бесед с ним, вопреки обыкновению только слушать, Распорядитель Столов все чаще прерывает ее речь собственными замечаниями, и тогда сидящие за столом умолкают, напряженно прислушиваясь к долетающим через открытую дверь обрывкам фраз, не будучи уверенными (справедливо!), что Блинда соизволит пересказать им содержание этих бесед. Ожидания Пирующих, что она поделится с ними таким личным и интимным ее достоянием, как беседы с глазу на глаз с Распорядителем Столов, неизменно возмущают Блинду. С какой стати! Сидение за одним столом — недостаточная причина для обнажения души. Дама без бровей и с быстрым ртом, после того как ей случалось быть вызванной на беседу с Распорядителем Столов (это случалось не очень часто), возвращалась чрезвычайно возбужденной и подробно, едва не захлебываясь, пересказывала все то, что успевала выложить в саду перед плетеным креслом и о своей жизни «Там», и о порядке вещей здесь, в Застолье. Все выслушивали ее внимательно, но только Блинда не задавала ей ни единого вопроса. Когда сами эти беседы в саду с дамой без бровей и с быстрым ртом имели место, сопровождаясь решительными жестами последней, ее наклонами в сторону Распорядителя Столов с попыткой заглянуть ему глубже в глаза под густыми седыми бровями, Блинда с любопытством бросала взгляд на Распорядителя Столов, удивляясь его невозмутимой выдержке, его каменному терпению.