Антонина Ванина - Стратегия обмана. Политические хроники

— Не так много, — был ему краткий ответ.

— Готов поспорить, что их наберётся менее процента от общего числа. Поверь мне, Джейсон, женщины способны на многие вещи, абсолютно не подвластные мужчинам.

— Да, я слышал о компаньонках, которых ты постоянно отправляешь иранскому шаху, — усмехнулся молодой человек.

— Это бизнес, мой друг, — улыбнулся ему в ответ Аднан, — а мои смышлёные прелестницы умеют очаровывать клиента и приносить мне всегда добрые вести. Но та, о ком я тебе говорю, вряд ли способна очаровывать. Она цветок совсем для иного сада.

Пока Аднан вновь не перешел на поэтический язык, Джейсон поспешил уточнить:

— Она разбирается в оружии?

— Превосходно разбирается.

— Умеет им пользоваться.

— Возможно только немного. Но ты ведь можешь её этому научить.

И Джейсон всерьёз призадумался.

— Откуда она вообще появилась в твоей флотилии? — спросил он.

— Это удивительная история. Когда-то она была замужем за тунисцем и жила в пустыне вместе с его племенем, плела там ковры, а потом продавала на базаре. Когда муж погиб в песчаной буре, она решила вернуться на родину, пришла в Колло и попросилась на корабль до Европы. Когда я впервые увидел её в порту, то не сразу поверил, что она европейка, до того она успела одичать в пустыне. Если бы не светлая кожа и блондинистые волосы, так бы и продолжал думать, что она берберка.

— Европейка пожелала выйти замуж за пустынного кочевника? — усмехнулся Джейсон. — Действительно, что может быть удивительней.

— Только то, что она с радостью обрезала свои длинные кудри, сменила берберскую одежду на походную и согласилась отработать свой билет до Европы на моем судне. Сходила в один рейс, затем в другой, а потом она передумала возвращаться в Европу. Уже почти десять лет как она сопровождает мои грузы и не мечтает вернуться на родину. Поверь, я с болью в сердце отрываю от себя столь драгоценное создание и всё из любви к ней. Она несчастное одинокое дитя, без прошлого и с сомнительным будущим. Мне бы очень хотелось помочь ей. И помочь тебе, мой друг. Ты приятный молодой человек, несомненно, сумеешь найти к ней подход. А твой работодатель обязательно останется доволен таким ценным приобретением.

— Возможно-возможно, — задумчиво произнёс Джейсон и заметил, — Одного не могу понять. Если она такой хороший экспедитор, зачем ты хочешь отдать её мне? Не в одном ведь человеколюбии дело, Аднан. Ты бизнесмен и никогда не станешь упускать выгоду. Так что не так с твоей лучшей работницей, раз ты решил от неё так ловко избавиться?

Немного помявшись, саудовец признался:

— Как работник она хороша всем. Вот только порой в её голове появляются безумные идеи, которые хорошо бы применять на войне, а не в торговле. Уж не знаю, кто её родители и что они пережили во время войны, раз бежали из родных мест в Тунис. Знаю одно, их дочь — дитя войны, и они воспитали её так, что по родной Европе она не тоскует, даже напротив. И людей, что там живут, отчего-то крайне не любит. А ведь я заключаю сделки с европейцами, Джейсон. Я не могу и дальше присылать им груз с экспедитором, которая если и не хамит им в лицо, то может устроить злую шутку. Друг мой, прошу тебя, забери её в своё управление. Там ей наверняка помогут найти место, где она сможет выплеснуть агрессию и свои старые обиды. А ей это нужно, поверь мне. И вам это может быть крайне полезно.

Пока торговец оружием с многомиллионным состоянием рассыпался перед кадровым агентом управления обещаниями отдать ему на перевоспитание своего лучшего экспедитора, этот самый экспедитор вдвоём с капитаном судна плыл посреди Лигурийского моря.

— Терпеть не могу Монако, — буркнул Кэп, причаливая в порту.

Его видавшая виды яхточка смотрелась гадким утёнком посреди роскошных судов артистов и миллионеров, что прибыли в это мини-государство проматывать лишние деньги в казино и ресторанах.

— Что так? — ехидно поинтересовалась Алекс, разглядывая через стекло пристань.

— Да потому что из свободных мест всегда только это — напротив полицейского участка!

И вправду, впереди виднелось невзрачное здание, вывеска на котором гласила, что это и есть логово полиции. Алекс покосилась на своего единственного попутчика, капитана невезучей яхты. Его густые черные брови заметно вздыбились, а окладистая борода взъерошилась, скрывая большую часть лица. Этот прожжённый морской волк никогда не называл ей своего имени — в деле контрабанды оно было неуместным, поэтому Алекс называла его попросту Кэп. Своего же настоящего имени она и не думала скрывать. Зачем, ведь у неё давно нет даже документов, это имя подтверждающих.

Причалив, контрабандисты молча разглядывали полицейский участок и всех, кто туда входил и выходил.

— Когда прибудет покупатель? — недовольно поинтересовался Кэп.

— Через 135 минут, — тут же ответила Алекс, даже не взглянув на судовые часы.

— Долго, — проскрипел зубами Кэп и принялся недовольно бурчать, — Вот почему им приспичило получить груз именно в Монако, а не в Ницце или Сан-Ремо? Тамошние порты куда больше и затеряться там легче…

— Значит, груз им нужен именно в Монако.

— Вот скажи мне как экспедитор и эксперт по вооружению, зачем в Монако двадцать килограмм взрывчатки?

— Заказчику виднее, — пожала плечами Алекс.

Кэпа этот ответ не устроил.

— Пойду в город, — известил он, — на 135 минут. Если будет облава, поступай как ты всегда и делаешь. К чертям собачим всё остальное.

— Не жалко бросать яхту?

— Жалко, но свобода дороже.

Алекс ничего ему не ответила. Пригладив перед замызганным зеркалом светлые кудри, она поднялась из трюма на палубу.

Стоял полдень. Заезжая богема уже расползлась по городу в поисках развлечений. Кэп прохаживался в порту и по окрестным улочкам в надежде высмотреть в толпе покупателя ещё до того, как тот взойдет на борт яхты. Алекс от нечего делать курила на палубе.

За два года совместных плаваний у них так и повелось, что в европейских портах на землю сходил только Кэп, Алекс же всегда оставалась на судне. И дело было вовсе не в знании английского, на котором оба говорили с ощутимым акцентом, но Кэп всё же грамотнее и понятнее. Просто по окончании Второй мировой Александра Гольдхаген убедилась на собственной шкуре, что значит быть изгоем на жестоком континенте, где каждый готов тебе плюнуть в лицо и ударить в спину. После пережитого ей было несложно невзлюбить Европу, невзлюбить настолько, что Алекс брезговала попирать её землю своими разношенными шлепанцами. Так она и проводила все стоянки в портах Старого Света, куря на палубе или отлеживаясь в тесной каюте рядом с опасным грузом и размышляя о послевоенном сытом мире в Европе и неистребимой жажде европейцев приобретать самые разные орудия для убийства друг друга.