Нэнси Коллинз - Кровью!

Призрак засмеялся и покачал прозрачной головой.

– Не хочешь бросать, да? Ты уже в нее влюбился! Ты еще сам этого не знаешь, но я по твоим извилинам читаю, приятель!

Четвертый удар. Пятый удар.

– Зачем ты мне все это рассказал? Зачем?

– Затем, что ты положил цветы на мою могилу! Мы, мертвецы, – народ сентиментальный.

Шестой удар. Седьмой удар.

На улице показались конные полисмены, по четыре в ряд, с мегафонами в руках. За ними виднелись подметальные машины, ворочающие щетками в предвкушении очистки кюветов от накопившей грязи – человеческой и прочей.

Восьмой удар. Девятый удар.

С каждым ударом колокола Чаз колебался и дрожал, как отражение на зарябившем пруду. Палмер пытался протиснуться к нему сквозь толпу гуляк, получить еще один ответ от улыбающегося привидения.

«МАРДИ-ГРАС ОКОНЧЕН! ВСЕ ПО ДОМАМ!» – ревели полисмены, двигаясь вперед, сгоняя людей с улицы на тротуар – или в бары.

«МАРДИ-ГРАС ОКОНЧЕН! ВСЕ ПО ДОМАМ!»

Уборочные машины ревели клаксонами, аккомпанируя речи полицейских.

Десятый удар. Одиннадцатый удар.

Тяжелая рука сомкнулась на плече Палмера, да так, что не шевельнуться. Он поднял глаза и увидел уродливую морду стража, который сидел в тот вечер в кустах, охраняя дом Пан-глосса.

– Ренфилд говорил приходить сейчас. Двенадцатый удар. Пришла полночь, открывающая Великий Пост.

Чаз колебался, как наведенная на дым голограмма. На глазах у Палмера сквозь мертвеца проехал полисмен. Палмер думал, что хотя бы лошадь среагирует на призрак, но она лишь раздула ноздри, встряхнула гривой и оставила кучку навоза.

– Ренфилд говорил приходить сейчас!

Гориллья лапа так сдавила плечо, что Палмер вскрикнул. Горилла улыбнулась. Палмер подумал, что лучше бы он этой улыбки не видел.

Было у него странное чувство, что вскоре он узнает, кто эти они.

4

Соня Блу смотрела, как полиция и уборочные машины довершают Карнавал. Она знала, что разгульное веселье продолжится еще до утра, но уже за дверями, не на улицах. Маску арлекина сменила власяница кающегося. Соня подняла глаза вверх, глядя, как духи мертвых уходят винтом в небо, будто нетопыри, покинувшие пещеру. Никакие туристы, живые или мертвые, в дальнейшей программе участвовать не будут.

Помрачнев, она вытащила из кармана конверт, повертела его в руках, будто так можно было угадать содержание. Панглосс. Уже лет десять прошло, как они не виделись? Как почти у всех Притворщиков, у нее чувство времени было искажено. Все труднее становилось отличать месяцы от лет.

Соня ощупала печать, и настроение у нее упало, когда она вспомнила вероломство Панглосса в катакомбах Рима.

Печать легко сломалась, упав тремя кусками к ногам. Письмо на дорогой бумаге на ощупь напоминало шелк и пахло одеколоном. Почерк был изысканным барокко. Несомненно, добрейший доктор предпочитал старомодные гусиные перья.

Дорогая моя!

Прежде всего прошу простить мне способ доставки этого письма. Я пытался связаться с Вами много раз и многими способами, но Вы – женщина очень трудноуловимая. Мне не выдержать такого расхода слуг, какой Вы мне задали. Во многих отношениях Ваш дар к резне меня обнадеживает. Мы очень давно с Вами не беседовали, и я боюсь, что обстоятельства нашей предыдущей встречи выставили меня в невыгодном свете в Ваших глазах. С момента нашего знакомства я с интересом слежу за Вашими приключениями. Ваше решение ситуации с Кэтрин Колесс должен признать грубым, но эффективным. У Вас, моя дорогая, природный талант к зверству. Ему не хватает утонченности, но его достаточно, чтобы Вы могли создать картину на уровне «Джонстауна» барона Луксора, «Резни в школе Стоктона» лорда Моридеса или даже классической «Резни Мак-Дональда» маркизы Нюи!

Но я пишу Вам не только для того, чтобы хвалить Ваш стиль. Есть многое, что я должен Вам сказать, и это касается некоего лица, которым Вы, насколько мне известно, интересуетесь. Я говорю о Вашем создателе и моем бывшем ученике – «Резня в школе Стоктона» лорда Моридеса, проще – Моргана. Связаться со мной Вы можете через этого человека, Палмера.

Соня глянула на свою левую руку. На ту, которой касался частный детектив. Сначала она не узнала в этом человеке сенситива – он явно сам не знал о своем таланте – и потому не поставила барьер. На нее хлынул поток сенсорных образов, и самым живым из них был образ нимфы в алом с дымящимся пистолетом в руке. Соня сразу разорвала контакт, обмен образами был неожиданным и нежеланным, но в путанице информации явственно различалось одно: Вильям Палмер был именно тем, кем он себя считал, – свободным агентом.

Она знала, где он остановился – Соня считала, что должна знать гнезда в городе, – и подумала, не время ли вступить в контакт с «семьей».

Ренфилд сидел в антикварном кресле, и бледное чиновничье лицо его скривилось подобием улыбки, когда Палмер вошел в сопровождении гориллы.

– Превосходно. Надеюсь, вы выполнили свою часть сделки, мистер Палмер. Вам удалось доставить письмо?

– Да доставил я ваше говенное письмо! Какого черта вы тут крутите, Ренфилд?

Палмер попытался вырваться из лап гориллы, но только услышал, как треснули швы пиджака.

– Крутите?– Ренфилд снова улыбнулся. Палмеру это не понравилось. – Мистер Палмер, если вы будете вырываться, я велю Кейфу открутитьвам правую руку и ею же вас отлупить.

Палмер не сомневался, что Кейф на это способен, и потому прекратил попытки освободиться. Он оглядел комнату – в ней ничего не было, кроме кресла и Ренфилда, – и подумал, не заколочены ли ставни на окнах. Если нет, то есть шанс удрать, конечно, если горилла отпустит плечо и он, Палмер, не переломает себе все кости, прыгнув с третьего этажа в патио.

– Я бы не рекомендовал такие героические поступки, мистер Палмер, – произнес Ренфилд, улыбаясь и перекладывая ногу на ногу, как усталый инспектор по кадрам на собеседовании с надцатым соискателем. – Ставни, разумеется, заколочены. О, не надо так удивленно смотреть! Разумеется, я могу читать ваши мысли как открытую книгу – хотя сравнение с брошюрой комиксов было бы точнее. Можешь отпустить его, Кейф. – Тиски на плече Палмера разомкнулись. – Я сам справлюсь с нашим другом. Иди охраняй дверь.

Кейф что-то буркнул, остановившись на пороге ради последнего голодного взгляда на Палмера.

– Ну! Делай, как я велел! – прикрикнул Ренфилд на громилу, как на непослушного ребенка, которого выгоняют в кухню. – Получишь свою долю, как всегда!

Палмер бросился к Ренфилду, сжав кулаки.

– Слушай, ты, сладкоречивый мерзавец, что это ты устраиваешь? Если ты мне сейчас же не ответишь, я знаешь что сделаю?