Шеррилин Кеньон - Грехи ночи (Иас и Дэнджер)

Держи своих друзей близко, а врагов еще ближе.

Пока он был в ее доме, она могла следить за ним и наблюдать за тем, что он делает. Не стоит упоминать о том, что она до сих пор не была полностью уверена в том, что говорил Кирос, и в том, что он собирался делать. Она слышала много всего в последнее время, включая и слух о том, что кто-то из местных Темных Охотников пил человеческую кровь. Хотя она знала, Кирос был одним из них, и он пытался привлечь ее на свою сторону по только ему известной причине.

Пока у нее не будет больше информации обо всем этом, она будет сохранять холодную голову и посмотрит, что будет происходить дальше. Но когда она об этом подумала, холодок пробежал по ее спине. У Алексиона была какая-то небывалая сила, с которой она не была уверена, что могла бы справиться.

Как может женщина убить мужчину, у которого не идет кровь?

ГЛАВА 5

На последнем этаже, в конце коридора Дейнжер открыла дверь в гостевую комнату и обнаружила Алексиона, разглядывающего яйца Фаберже, которые она коллекционировала. Она начала собирать свою коллекцию лет сорок назад, потому что они напоминали ей яйца Малеванки [28], которые ее отец всегда привозил из своих ежегодных поездок в Пруссию, где он навещал свою бабушку. Вплоть до того года когда она умерла, бабуля всегда убеждалась, что она приготовила Малеванки для всех, чтобы напомнить им про прусское наследие и красоту Пасхи.

Ни одно из этих драгоценных, разноцветных яиц, которые собирала Дейнжер с такой осторожностью при жизни, не сохранились. Называя их бессмысленным мусором аристократов, ее муж получил огромное удовольствие, разломав их после ее смерти.

Как же она ненавидела этого мужчину. Но больше всего она ненавидела саму себя за то, что поверила кому-то и позволила ему так беспощадно обмануть ее.

Больше никогда она не будет столь наивна.

Пристально посмотрев на Алексиона, она открыла дверь еще шире, чтобы лучше его видеть. Его современная одежда смотрелась совсем не к месту в этой комнате, которую она обставила точно также, как комнату, в которой она выросла. Вырезанная вручную кровать в стиле барокко была привезена из Парижа и украшена бордовыми и золотыми подушками и покрывалом. Золотые драпировки мягкого балдахина ниспадали на кровать. Она потратила много времени, выбирая антикварную мебель для этой комнаты.

Это было то немногое, что осталось от ее мира, то место, где время будто замерло. Иногда в этой комнате ей казалось, что она видит образ своего отца… слышит тихий смех братьев и сестер.

Mon Dieu[29], как же она по ним скучала.

Печаль росла внутри нее, но она спрятала ее поглубже. В плаче не было необходимости. Она пролила за эти века столько слез, что ими можно было наполнить Атлантический океан.

Прошлое в прошлом, а это было настоящее. Слезами ее семью не вернуть и в любом случае они не смогли бы изменить ее жизнь. Все, что она могла делать, это идти дальше и следить за тем, чтобы никто более не смог ее обмануть.

Но сейчас, Алексион был ее настоящим, и он был ее врагом. Он стоял перед маленьким туалетным столиком времен неоклассицизма и бережно держал в своих огромных руках яйцо, будто понимая, насколько ей дорога ее коллекция. Вопреки самой себе, она была тронута той осторожностью, с которой он положил яйцо на его подставку.

Он был столь прекрасен, стоя там, и ее тело среагировало на него с такой скоростью, что она была поражена. Это было совсем не похоже на нее, никогда еще ее не влекло настолько к человеку, которого она только что встретила. Горячие голливудские актеры в кино и в журналах не привлекали ее сразу, ей необходимо было провести с мужчиной долгое время рядом, прежде чем она начинала испытывать сильную и всепоглощающую жажду его тела. Если она вообще когда-либо испытывала к ним желание. В большинстве случаев, она могла завоевать или покинуть любого мужчину.

Но сейчас она хотела просто протянуть руку и коснуться его. А такого никогда ранее не случалось.

Алексион почувствовал ее присутствие, словно обжигающую ласку. Будто бы она прикасалась к его душе каждый раз, когда оказывалась подле него. Что было совершенно невозможно, с тех пор как он лишился своей души более чем девять тысяч лет назад.

Он не знал, что в ней было такого, что его тело столь дико реагировало на ее присутствие. Обернувшись, он увидел ее в дверном проеме, она смотрела на него с тревогой, почти со злым выражением лица.

Она его боялась и бесилась из-за своего страха, он мог чувствовать это где-то глубоко внутри себя. Но она пыталась изо всех сил скрыть это.

За одно это он мог ее уважать.

В конце концов, у нее были все основания его бояться. Он мог с легкостью убить ее, даже не моргнув. Но он не хотел причинять ей боли.

По какой-то странной причине он совершенно не хотел, чтобы она его боялась, и это было чувство не испытанное им ранее. Обычно, когда он бывал в человеческой форме, он использовал этот страх как свое преимущество перед Темными Охотниками, чтобы вновь вернуть их в строй. У него была вся сила богов. Возможность взять любую жизнь, которую он выберет…

Он мог слышать и видеть такие вещи, что были вне понимания простого человека, аполлита или Темного Охотника.

И вот он стоит тут, и лишь один звук эхом отдавался в его голове — звук ее смеха. Он слышал ее смех сегодня вечером, когда она сражалась с даймонами. Это был сочный, музыкальный звук, который, казалось, шел из глубины ее души. Из глубины ее сердца.

Он жаждал услышать его снова.

— Я не причиню тебе вреда, Дейнжерос.

Она вызывающе выпрямилась.

— Мое имя Дейнжер, — поправила она его. — Меня уже слишком давно никто не зовет Дейнжерос.

Он склонил к ней голову. Он знал из своих исследований ее прошлого, что так назвали ее в честь бабушки Элеоноры Аквитанской [30], которой восхищалась ее мать. Великая герцогиня, которая прожила свою жизнь исключительно по своим собственным правилам и попирала правила общественные.

Это имя так подходило маленькой женщине, что стояла перед ним.

— Прости меня.

Его извинения ни капли не успокоили ее.

— И просто, чтоб ты знал, я не боюсь тебя.

Он улыбнулся ее смелым словам. Она была упрямой и стойкой женщиной, и он размышлял, а была ли она такой, когда была человеком. Но он почему-то сомневался в этом. Мир, в котором она была рождена, не был бы терпим к такой взбалмошной личности, особенно если это была женщина.

Нет сомнений в том, что они бы подавили ее свободолюбие, а не приветствовали ее с распростертыми объятиями.