Бен Мецрих - Кожа

— Татуировка — весьма неудачный объект для философских параллелей, — усмехнулась Скалли.

Хотя и ей было немного жаль, что такое своеобразное произведение искусства — лев с роскошной гривой (от которой, правда, теперь остались одни огрызки), можно легко погубить. Немногие знали, что у Даны Скалли, тоже чуть пониже спины, красуется изображение змеи, пожирающей собственный хвост. Иногда сама Скалли забывала об этом несмываемом свидетельстве визита в филадельфийский танц-салон. Наверное, подобный поступок был достоин разве что шестнадцатилетнего подростка; однако, вспоминая о нем, агент Дана Скалли никогда не раскаивалась в содеянном. Напротив — приятно осознавать, что ты способна совершить нечто неожиданное. Да, она скептик, но не была и никогда не будет конформистом. И это, возможно, одна из черт, сближающих ее с Малдером…

Через десять минут доктор Бернстайн закончил процедуру. Увидев, что его ждут, он выключил лазерный скальпель, отдал какие-то распоряжения медсестре, стянул хирургические перчатки и быстро вышел из операционной.

— Насколько я понял, татуировки вас не беспокоят, — предположил Бернстайн, когда они обменялись приветствиями. — Чем могу служить?

При ближайшем рассмотрении он оказался довольно высоким, слегка полноватым и лысоватым. Самой примечательной деталью его внешности были руки — огромные мускулистые лапищи.

— Извините, что вынуждены вас отвлечь, доктор Бернстайн. Я — агент Скалли, это — агент Малдер. Нас интересуют подробности дела Перри Стэнтона.

Хирург кивнул и задумался, массируя пальцы. Скалли заметила, что его руки слегка задрожали.

— Я в общем-то все рассказал следователю Баррет, — проговорил Бернстайн. — И вряд ли могу сообщить что-то новое. Когда я выходил из реабилитационной палаты, мой пациент вел себя нормально, а когда вернулся — всего через несколько минут… он уже выскочил в окно. То, что я увидел… жуткое зрелище, даже вспомнить страшно. Не понимаю, как это могло случиться…

«Типичный медик-практик, — подумала Скалли. — Как только случается нечто, не вписывающееся в привычные схемы, он приходит в полную растерянность. Даже жалко смотреть».

— Действительно, это загадка, — согласилась она. — И мы пытаемся ее разгадать, доктор Бернстайн. Поэтому позвольте еще вопрос. Вы, как записано в карте, назначили Стэнтону солумедол внутривенно?

— Да, — подтвердил он. — После того как вы побеседовали со следователем Баррет, она тут же спросила меня про солумедол. В самом Деле, надо было рассказать ей об этом в первую очередь. Но… я не думаю, что дело в стероиде. Стэнтону уже вводили солумедол, во время пневмонии. Это было сравнительно недавно, примерно три года назад. Вряд ли за такой короткий отрезок времени организм мог выработать подобную аллергическую реакцию.

Скалли кивнула. Она обязана была задать этот вопрос, и получила ожидаемый ответ. Окончательно отвергать версию со стероидом нельзя, но показания хирурга сделали ее еще менее правдоподобной. Следовательно, наступило время прорабатывать другие версии. Что скажет Малдер?

— Доктор, постарайтесь вспомнить подробности операции. Как она протекала, как реагировал пациент? Возможно, что-то показалось вам необычным?

Бернстайн тщательно вытер руки и произнес, чеканя каждое слово:

— Я сотни раз делал подобные, с позволения сказать, операции. И у меня никогда никаких сложностей не возникало. И на этот раз процедура заняла не больше часа. Я промыл пораженный участок, расправил трансплантант, пришил степлером…

— Чем-чем? — недоуменно переспросил Малдер.

Скалли украдкой усмехнулась, она-то прекрасно знала, о чем идет речь.

— Степлером, — повторил Бернстайн, — Если интересуетесь, я покажу вам это приспособление, оно в самом деле напоминает обычный офисный степлер, только скрепки, естественно, дезинфицированы и сделаны из особой стали. Потом я наложил стерильную повязку, чтобы через три дня ее поменять, а недельки через две заменить временный трансплантант постоянным. Скалли вкратце объяснила Малдеру суть процедуры, когда они знакомились с записями карте Стэнтона, но сейчас ей самой было интересно выслушать пояснения специалиста.

— То есть, донорская кожа не приживляется навсегда? — быстро уточнил Малдер.

— Совершенно верно. Ведь организм пациента все равно ее отторгнет. Спустя две недели мы пересаживаем больному участок его собственной кожи. А временный трансплантант предохраняет рану от проникновения инфекции и, кроме того, позволяет определить, готов ли пациент к окончательной пересадке.

— Но коль скоро больному подсаживается чужая кожа, очевидно, принимаются какие-то меры предосторожности, чтобы исключить возможность заражения инфекционными заболеваниями?

Бернстайн внимательно посмотрел на Скалли. По выражению его глаз она поняла, что хирург не раз задумывался над этим вопросом. Особенно в последнее время, после страшного происшествия, в котором, видимо, винил и себя.

— Если уж быть откровенным, — медленно начал он, — то никаких особых мер не принимается. По крайней мере здесь, в клинике. Мы получаем кожу из специального банка при Нью-Иоркском департаменте пожарной охраны. В принципе именно они отвечают за проверку трансплантантов на наличие вирусов. Но в департаменте, в свою очередь, руководствуются записями в карточках доноров. Естественно, если человек умер от какого-то инфекционного заболевания, его кожу не возьмут — никто такой труп и присылать не будет. Но если причина смерти иная — кожу скорее всего примут в банк. А кто может дать гарантию, что покойный не был носителем какого-то вовремя не обнаруженного вируса…

— Значит, определенный риск есть всегда. —

заключил Малдер. — Но скажите — какова вероятность подхватить таким образом болезнь, которая проникнет в мозг и сделает человека буйно помешанным?

— Я бы сказал — вероятность ничтожно мала. Но исключать ничего нельзя. Например, зарегистрированы случаи, когда незамеченные меланомы внедрялись в организм пациентов после пересадки кожи. Ведь механизм довольно простой: сначала через дермис в периферийные сосуды, а затем, по магистральным сосудам — прямо в мозг. Таким путем движутся многие вирусы — герпеса, СПИДа, энцефалита, менингита… можно долго перечислять. Но, видите ли, присутствие этих вирусов в крови донора, как правило, проявляется в виде симптомов. У такого донора кожу не возьмут.

«Да, сознательно на это никто не пойдет, — подумала Скалли. — Но человеку свойственно ошибаться». Вирусы маскируются, их не просто обнаружить даже классному специалисту. Только вообразить — на кончике булавки умещаются миллионы вирусов!