Дарья Бобылёва - Забытый человек
Автобус тронулся, качнулся, как верблюд, и пошел ровно, жадно заглатывая прохладный весенний воздух открытым люком. В салоне оживились:
– Едем, едем!
– Куда едем-то?
– Да надоело уже…
– Кто забыл, куда мы едем? – повысила голос Галина Ивановна, крутолобая, легко краснеющая, с небритыми ногами, казавшаяся детям очень старой и некрасивой, хотя ей было всего 32, и вчера пьяный брат подруги опять к ней жался и объяснялся, смаргивая загустевшие слезы. – Кто замечание в журнал хочет?
– Не! Не! – заверещал автобус.
Галина Ивановна распотрошила лиловую папку, которую держала на коленях, достала подпорченный чернильными полосами лист и убежденным учительским голосом прочла:
– 1418 дней длилась Великая Отечественная война. Ваши прадеды и прабабушки героически сражались с врагом, жертвовали собой, чтобы спасти родные города, села и поселки городского типа…
Петя осторожно сунул красный зубчатый цветок Кириллу и во вторую ноздрю. Кирилл всхрапнул, проснулся и не глядя махнул кулаком, надеясь попасть в обидчика.
Оля смотрела в окно и представляла, как много лет назад было опасно ходить под безобидными чешуйчатыми елками, потому что кругом была война, липкая, темная и жгучая.
Вчера Колькина прабабка переспросила, выкатив на Кольку белопленочный глаз, который когда-то был блестящим и темным, как маслина:
– Петрушкин Лог? Что вдруг?
– Ну, бои там были, – сквозь овсянку отвечал Колька. – Наши немцев побили много.
– Это еще хрен знает, кто там кого бил! – отрезала прабабка. – А ты не шипи мне, не шипи, – прикрикнула она на маму, указуя ложкой в потолок, как перстом. – Петрушкин Лог оставьте. В парк бы поехали, а то в театр.
– Галина Ивановна сказала. К Дню Победы…
– Мужика б ей, да детей, Гальке вашей. Скажи, не поедешь, баба Маня не велит…
– …тяжелейшие бои в области велись за стратегически важную деревню Петрушкин Лог, оккупированную немецко-фашистскими войсками. Фашисты убивали и грабили население…
Артем сражался с орками в темном подземелье, освещенном факелами, которые можно было сбивать за дополнительные очки, и представлял, что бьет пылающим мечом немецких фашистов. Рома с завистью поглядывал через его плечо на темный экранчик консоли.
– Да-ай…
– Не мешай, еще уровень…
– В решающем бою за Петрушкин Лог погибло более 200 проявивших массовый героизм советских солдат, они сражались за каждый дом, за каждый камень. Оккупанты были уничтожены.
– Все? – Катя оторвалась от книжки, а в голове ее все еще роились драконы и чародеи в струящихся одеждах.
– Все без исключения, – отчеканила Галина Ивановна, складывая листок с распечаткой.
– А наших сколько осталось? Или тоже все?
– Наших осталось очень мало. Но они самоотверженно удерживали Петрушкин Лог до прихода подкрепления.
– А те, кто там жил?
– Катя, – ласково сказала Галина Ивановна, – очень хорошо, что ты интересуешься. Я дам тебе потом статью почитать.
Кирилл пробрался между рядами и подсел к Кате, которая не доверяла мальчикам и брезгливо отодвинулась.
– Там никого не осталось, все сгорело, – сказал он, дыша на Катю копченой колбасой. – Деда там воевал. Из пустой деревни уходили.
– Давайте попросим Кирилла рассказать про его прадеда. – Галина Ивановна его все-таки услышала. – Павел Никодимович участвовал в боях за Петрушкин Лог. У нас в школьном музее славы есть его фотография.
– Деда про войну мало говорит, – буркнул Кирилл. – Деда говорит: живем – и слава Богу.
Олина мама должна была ехать с ними от родительского комитета, но с утра проснулась с раздутым, хлюпающим носом и какими-то пятнами в горле. Про пятна сказал папа, посмотрев мамину глотку на свет и заставив сказать «эээ», а мама ворочала глазами и хватала папу за руку, когда он лез ручкой ложки слишком глубоко. Галина Ивановна посоветовала маме прополис, компресс с медом, капать в нос алоэ и сказала, что справится, класс небольшой, не то что раньше бывали.
А ночью, пока мама заболевала, Оле приснилось, что они всем классом оказались в метро, в Москве. В Москве они были прошлым летом, ели картошку фри и смотрели музеи с большими картинами.
В метро были высокие потолки и белые мигающие лампы, как в школе. Класс стоял на перроне, сбившись плотной кучкой, а под потолком летали молчаливые голуби, и Оля думала: они не знают, что летают под землей.
Потом приехал поезд с пухлыми сиденьями, пустой и прохладный. Галина Ивановна стояла в дверях и считала по головам, чтобы все успели зайти. Поезд зашипел и сказал: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Петрушкин Лог».
Все сидели, плотно сжав коленки, и тревожно смотрели в пол, будто в очереди к зубному. Анька-мелкая тоненько подвывала, а Галина Ивановна держала ее за плечо.
Потом поезд со стоном остановился, и все перешептывания вдруг стали громкими. Оля посмотрела на белые палки ламп на потолке и увидела, что они стали подмигивать чаще и сереть. Кто-то высасывал из них свет. Поезд снова сказал: «Следующая станция – Петрушкин Лог», и стало почти совсем темно. Анька-мелкая жалобно всхлипнула. Внизу, у ног, зацокало, застучало и зашелестело, Оля быстро поджала ступни под себя, но на полу ничего не было. Совсем рядом что-то вкусно зачавкало, Галина Ивановна недовольно потребовала: «Тишина в классе», и все вокруг стало совсем черным.
Галина Ивановна рассчитывала вернуться еще до обеда, но нужный поворот никак не находился. Мимо ползли зубчатым забором все те же елки, и изредка недоверчиво посматривали торчащим среди яблонь слуховым окном человечьи жилища. Даже торговки с их картонками и банками пропали.
Водитель мягко крутанул руль вправо – навстречу, прямо по дороге, шел старик в помятом темном костюме, как будто приоделся на свадьбу к родне, да и уснул при полном параде под забором у молодоженов. Старик размахивал руками и, держа прямо усохшую голову, смотрел вперед. Водитель посигналил ему, но старик не свернул на обочину, продолжая свою нелепую зарядку.
Автобус пронесся мимо него довольно быстро, и не все дети обратили внимание на пешехода. Только Кирилл, к Катиному облегчению, спрыгнул с сиденья рядом с ней, пробежал в конец салона и там, оставляя лбом на заднем стекле тонкий узор кожного сала, шепнул беззвучно:
– Деда?
Но тут же вспомнил, что прадед вторую неделю лежит в больнице и ему там ставят клизмы, большие, как грелка. Деда тыкал в них пальцем и хихикал, а говорить ему уже было трудно.
Прошлым летом Фудзи из десятого класса – ее звали Роза, но ей так не нравилось, и она представлялась Фудзи, протягивая затвердевшую квадратную ладонь, – так вот прошлым летом Фудзи и ее друзья, все в свободной одежде с яркими швами, поставили в Петрушкином Логе на ночь палатку. Опробовать, потому что обещали дождь, а палатку купили по акции в длиннорядном магазине и не очень ей доверяли. Они остались недовольны. Всю ночь то в кустах, то совсем рядом с палаткой кто-то играл в мяч. Говорили, что за полем стоял цыганский табор, там потом и вправду находили картонки и одеяла, пропитанные запахом немытого человека и мочи. Фудзи рассказывала, что цыганята пришли им мешать: ходили тихо, трава не шуршала, только мячик все пружинил: прыг, прыг, прыг…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});