Мистические истории. Абсолютное зло - Джулиан Готорн
– Ты что, с ума сошла? – отозвался я на возмущенный взгляд Лили. – Как ты можешь быть уверена, что это кольцо – не более чем подарок на прощанье, дань вежливости? А если дух хотел вручить его в знак помолвки?
– Какой же ты дурачок, Гас! – прозвучал довольно сердитый ответ. – Разве я не говорила тебе: призрак тем и безопасен, что за него нельзя выйти замуж?
– Замуж? Конечно нет. Но при всем том, если призрак вообразил, будто владеет домом и из милости дает кров настоящим владельцам, разве не может он присвоить себе и роль обрученного жениха цветущей юной леди? Ты не знаешь о призраках и половины того, что знаю я, – продолжал я, выдавая себя за большого знатока потустороннего мира. – Тебе понравится, если он опрометчиво решит, что получил твое согласие, и последует за тобой в Нью-Йорк? Мне неизвестно, удерживает ли его в этом доме что-нибудь, кроме прошлого и собственного каприза. Предполагаю, что при желании он может и путешествовать. Как тебе такой компаньон за обеденным столом в пансионе? Так что прощайся быстрее с нашими друзьями – и в путь.
Поспешное прощание, посадка в скромный экипаж, щелчок хлыста – и мы, с кучером-полукровкой, устремились прочь; и чем дальше мы уносились от дома с привидением, тем легче становилось у меня на душе. А может, дома без привидения, думал я не без трепета; что, если духа действительно посетила мысль последовать за нами? Если он прямо сейчас вырастет из-под земли и займет место рядом с Лили? А если мы и вправду от него избавились, не станет ли он с особой жестокостью донимать наших хозяев? Брошенный влюбленный может озлиться из-за нашего отъезда и сделать жизнь в доме невыносимой для тех, кого считает своими гостями. С другой стороны, он может так расстроиться, что начнет чахнуть, сделается призраком самого себя и наконец совсем избавит семью от своего присутствия.
Чем все это кончилось, я так и не узнал. Дом остался позади, открытая местность сменилась лесной дорогой, показались городские ворота, и мы снова покатили по мощенным булыжником улицам, узким переулкам, обширным площадям, мимо старинного собора – и дальше к железнодорожной станции, и вот уже я благополучно водворил Лили на удобное место в промежуточном вагоне.
До отхода поезда оставался час, и я вернулся в город, чтобы сделать кое-какие покупки. Перво-наперво немного фруктов, еще панамскую шляпу, и под конец мне пришла мысль запастись в дорогу каким-нибудь легким чтением. У дальнего конца собора располагалась книжная лавчонка, предлагавшая покупателям небольшую подборку самых расхожих книг. Несколько романов на испанском, кое-что из религиозной литературы – вот вроде бы и все. Но на верхней полке я заметил очень старый том – настолько потрепанный, что пришлось взять его в руки, чтобы как следует рассмотреть. Изданный век или два назад, он содержал биографии и описание заслуг двух десятков самых знаменитых испанских кавалеров и был иллюстрирован простенькими гравюрами. Торопливо листая книгу, я наткнулся на то, от чего у меня на миг застыла кровь в жилах, а именно на портрет нашего призрака, безошибочно узнаваемый, несмотря на низкое качество гравюры. Внизу, как будто с целью устранить все сомнения, было помещено факсимиле подписи – то самое причудливое сплетение букв, которым удивил нас как-то дон Мигель. Скользнув взглядом по надписи, сопровождавшей портрет, я не стал торговаться, заплатил первую же названную цену и поспешил с книгой к поезду.
– Смотри! – Я сунул Лили раскрытый том. – Узнаешь? Теперь наконец тебе будет о чем написать домашним! Как ты думаешь, с кем ты флиртовала всю последнюю неделю? Глянь! Бог свидетель, не с кем другим, как с самим стариной Васко Нуньесом де Бальбоа[18]!
Портрет приора Поликарпа
1
Эту историю я намерен поведать во всех подробностях – свободно, ничего не утаивая и не приукрашивая. Некогда она причинила мне немалую досаду, но теперь, будучи уже в солидных летах и не интересуясь ничем, кроме своих профессиональных амбиций, я могу позволить себе вспоминать ее со снисходительной усмешкой.
Случилось это на Рождество. Думая о том, что обречен провести этот вечер дома, в одиноком, темном жилище, наедине с собственными печальными мыслями, я испытывал горечь и разочарование, однако делать было нечего. И когда ранним утром у меня в руках оказалось изящное письмецо от Мейбл Катберт с приглашением пообедать с нею в Приорстве[19], сердце мое подпрыгнуло от радости и жизнь снова засияла всеми красками. Сам тон письма, далекий от официального, а сугубо приветливый и непринужденный, говорил о том, что в адресате видят не случайного знакомого, а очень близкого и надежного друга. Кроме того, Мейбл предупреждала, что других гостей не ожидается, мы с хозяйкой будем наедине.
Я даже представить себе не мог, что приглашение на рождественский обед способно так приятно меня взволновать. Оно спасало от перспективы трапезничать одному в своем холостяцком обиталище, в присутствии лишь квартирной хозяйки, миссис Чаббс, которая, подавая на стол тощего цыпленка, эту жалкую замену праздничного угощения, станет бдительно следить за моей тарелкой в расчете впоследствии ублажить себя остатками. Оно спасало и от тягостных размышлений после обеда, когда в густеющих сумерках каждая тень язвит душу и каждая протекшая минута усугубляет боль одиночества. Но теперь, избавленный от всех этих неприятностей, я более всего радовался тому, что приглашение пришло именно из Приорства. В последние два года его двери оставались закрытыми для гостей и никаких увеселений там не проходило. После смерти сквайра его дочь Мейбл жила затворницей, нигде не появлялась и никого не хотела видеть. Собственно, я был едва ли не единственным, кого в Приорстве принимали и привечали. Случилось так, что я был лечащим врачом сквайра в его последние дни и потому приобрел право продолжать свои визиты туда уже из дружеской заботы. Теперь же появлялись некоторые признаки того, что затворничество кончается и хозяйка возвращается в мир, и было приятно, что я по-прежнему первый среди тех, кто удостоен общения,
