Глаза звездного цвета - Марк Хармс
Однажды мне на глаза попался звездный атлас. Несколько часов я изучал его вдоль и поперек, пытаясь отыскать ту лесную гостью, но каждый раз убеждался, что найти ее не удастся – слишком уж похожи были звезды друг на друга. Тем более, я видел лишь свет, а не саму звезду – возможно, дедушка смог бы опознать ее. С другой стороны, что бы это дало?
По ночам мне часто снился один и тот же сон: я гуляю по деревне, и тут за спиной вырастает тот самый холм, а на нем меня ждет прекрасный свет. Дедушки рядом нет, и меня никто не может удержать от того, что я увижу там, на вершине; улыбаясь, я поднимаюсь наверх, и в тот момент, когда прекрасный свет должен ослепить меня, мне в лицо ударяет сильный поток воды. Кувыркаясь, я падаю вниз, а вода все прибывает, и вот уже нет никакой деревни, никакого леса вдалеке… Лишь бескрайнее глубокое море вокруг, его темные воды смыкаются над моим лицом, и я тону. Перед тем, как проснуться, я вижу в мутных глубинах тот самый свет; собравшись с силами, я плыву к нему…
В деревню меня привез папа. Как обычно, мы промолчали всю дорогу. Мои глаза скользили по бесконечным деревьям, тянувшимся к небу вдоль всей дороги, в ушах плескался хрипло-тихий шансон, и я думал, что, наверное, родители расстроены тем, как я стал относиться к учебе. Но я не мог ничего поделать с этим – казалось, вернувшись в школу, я будто потерял часть какого-то огня, горевшего внутри. Сны стали волновать меня куда сильнее, и мне хотелось лишь одного – вновь любоваться таинственным сиянием, пляшущим на моих руках. Чем больше времени проходило с тех пор, тем сильнее было это желание, и тем сильнее меркнул мой интерес ко всему остальному.
Когда мы подъехали к дому, ворота открылись, и оттуда вышла бабушка. В одной руке у нее было старое мокрое полотенце – похоже, она только что закончила мыть посуду; на ее лице появилась улыбка. От этой улыбки сразу становилось теплее, и я понял, что соскучился по бабушке. Открыв дверь автомобиля, я вырвался на волю и обнял ее.
– Ух, какой ты большой стал, Мишка! – Рассмеявшись, приговаривала бабушка. – А все обниматься лезет, как маленький, ей-богу, – когда бабушка радовалась, ее голос звучал немного ворчливо.
– Так ведь всего два месяца прошло, ба! – ответил я. От бабушки пахло деревней: травой, медом и землей.
– Страшно подумать, каким к следующему лету к нам приедешь… Ну, пойдемте, чаю хоть выпьете.
Она всегда обращалась к папе на "вы", как будто они были не родственниками, а просто хорошими знакомыми.
Папа согласился. Мы миновали двор, и Бим вышел нам навстречу. Слабо виляя хвостом, он уткнулся мне в ладонь своим мокрым шершавым носом и оглушительно чихнул. Я незаметно вытер руку о бабушкино полотенце. Дедушки нигде не было.
На столе возвышалась огромная кастрюля с овощным рагу, а на плите вовсю кипел чайник – как будто бабушка заранее знала, когда мы приедем. Вообще, она не могла удержаться от того, чтобы накормить гостя – фраза "выпьем чаю" обычно означала призыв к плотному обеду. Проголодавшийся папа обрадованно пошел за ней в столовую, а я быстренько заглянул в комнату – там меня встретил слабый винный запах, но дедушки не было.
– Деда ищешь? – заметила бабушка. Я кивнул. – Он в лесу, еще утром ушел за грибами.
– Что, все еще собирает? – удивился я. Зная, насколько рано дедушка любит ходить по грибы, можно было предположить, что он отсутствовал уже часов шесть.
– Видимо, увлекся, – усмехнулась бабушка. – С ним бывает. Уйдет с утра, а потом возвращается с целым грузовиком.
Я успокоился, вымыл руки и сел за стол.
…Когда папа уехал, на улице, как назло, зарядил противный холодный дождь, и надежда выбраться сегодня наружу окончательно исчезла. Бабушка уселась за пряжу и включила телевизор, чтобы занять глаза; не придумав ничего лучше, я тоже стал уставился в экран. Там был всего один канал, по которому круглосуточно крутили наискучнейшие передачи про балеты, историю и музыку. Иногда мне казалось, что список передач там не менялся со времен начала телевидения – содержимое канала всегда было одинаково неинтересным. Единственная отрада – получасовые мультфильмы, но и те транслировались в пять утра. Периодически бабушка задавала мне вопросы и делилась последними новостями, произошедшими в деревне, но я не особо в это вслушивался, а на вопросы отвечал почти автоматически, не задумываясь, потому что слышал их от бабушки уже тысячу раз. Творящееся на экране мне быстро наскучило, и я решил выбраться на крыльцо.
Фонарь у входа мгновенно привлек к себе тучи комаров. Было прохладно, дождевые брызги долетали до моих голых по щиколотку ног, иногда раздавался гром. Я любил такие моменты: быть наедине с непогодой, но при этом находиться в тепле и комфорте. Во тьме конуры блестели глаза Бима. Я подозвал его, и он, брезгливо переступая лужицы, пересек двор и улегся на ступеньках около меня. Я с удовольствием прикоснулся к его влажной шерсти и долго расчесывал ее своими пальцами, а он делал вид, что заснул. На руках оставалось много черных волос, и я с грустью вспомнил, какой же все-таки Бим был старый.
Появление дедушки было ознаменовано далеким громом. Ворота негромко скрипнули, закрылись, и я смог разглядеть приближающуюся фигуру усталого грибника. Он был в своем комбинезоне, полностью промокшем, в болотных сапогах, облепленных слоем грязи, в руках была корзинка, едва заполненная наполовину. Закрыв за собой ворота, дедушка пошел к крыльцу и только тут заметил меня.
– Мишка, ну удивил! – улыбнулся дедушка. Я пожал ему руку, как взрослый, и тоже улыбнулся. – А я вот по грибы ходил… Правда, улов не особенно впечатляющий.
Он отдернул в сторону отсыревшую ткань, которой накрыл "улов", и в свете фонаря заблестело множество мелких маслят. Я сразу понял, что завтра меня заставят их чистить, и мысленно взвыл – это было мое самое нелюбимое занятие после возни на грядках.
Мы вошли в дом. Дедушка, кряхтя, снял свой комбинезон, и, потерев руки друг об друга, уселся за стол. Поставили чайник. Я с тихой радостью глядел на дедушку, понимая, как же по нему соскучился, и с легким удивлением вдруг отметил, что он будто стал выглядеть старше, чем обычно: может, дело было в том, как на него падал свет, или в его легкой небритости, или
