Михаил Горожанин - Огненная кровь

Хачик бросил короткий взгляд на друзей.

Если считать его самого, их осталось всего трое. Он, Азат и Нерсе. И еще трое, Тевос, Эдик и Вартан, сейчас лежали на полу в лужах крови.

Тевос, культурист и весельчак, первый получил разрывную пулю прямо в лоб, лишившись задней части головы. Хачик смотрел на его неподвижный, могучий, словно высеченный из мрамора торс, прикрытый лишь джинсовой безрукавкой, с сожалением знатока, ценившего красоту человеческого тела и видевшего сейчас самое начало процесса его гибели. Тевос лежал на спине, глядя раскрытыми глазами в потолок, и маленькое входное отверстие чуть выше переносицы выглядело таким безобидным, будто пятнадцать минут назад проделавший его кусочек свинца не разнес голову здоровому и полному сил парню, словно тыкву.

С улицы раздался дикий крик, не прекращавшийся несколько долгих секунд. Кто-то из анклавовцев опять угодил в одну из ловушек, окружавших бытовку. Хачик не видел, но знал, что сейчас острые прутья впились в чьи-то ноги и теперь стремительно прорастают сквозь плоть, пронзают ее все выше и выше, давая новые побеги, которые, едва жизнь уйдет из тела, рассыплются прахом.

Хачик достал еще одну куклу. Быстро вытащил из пакета, лежавшего на полу, тонкие ломтики сырого мяса и обернул ее. При этом его взгляд скользнул по еще одному застывшему лицу.

Эдик, вредина, жмот и ворчун, скорчился на полу под окном, которое он оборонял. Ему показалось, что анклавовцы подошли совсем близко, он не очень верил в магию друга и начальника, так что на секунду выпрямился, пытаясь заглянуть за окно. Три пули, ударив почти одновременно, сломали его пополам, словно ветку. Эдик осел на пол и больше не шевелился. Хачику не нужно было подходить, чтобы убедиться, что он мертв.

Смерть он чувствовал сразу.

С самого детства, стоя рядом с кроватью бабушки или дедушки из своей многочисленной родни, маленький Хачик сразу видел, когда смерть уже наложила свою костлявую пятерню на человека. И вопреки заверениям врачей начинал оплакивать дорогого родственника задолго до всей остальной родни, чем вызывал не только удивление, но и страх. С течением времени родня стала замечать, что без его заблаговременно пролитых слез не обходится ни одна смерть в их большом роду. Он не мог этим управлять, его детский организм и психика так реагировали на страшное знание. Кончилось тем, что его самого, как и его родителей, перестали пускать на порог, считая семью проклятой и приносящей несчастье. Родителям пришлось уехать из родного Мегри в район Мартуни, в деревню недалеко от озера Севан. Но еще до того, как грузовичок их дяди Агафона отправился в неблизкий путь, маленького Хачика, ожидавшего родителей на улице возле набитой домашним скарбом машины, поманила к себе старая иранка, бабушка Алмас, жившая на той же улице и иногда угощавшая вежливого и смышленого не по годам мальчика крупным черным изюмом. Старушка вела замкнутый образ жизни, торговала на базаре фруктами, но в ее дом всегда приносили на носилках, просто на руках, или везли в инвалидных креслах окровавленных, перебинтованных, а то и вообще не подающих признаков жизни людей. Бывало, что напротив обшарпанного подъезда с визгом тормозила вопящяя сиреной «скорая», и бегом скрывшийся в доме врач возвращался с торопливо идущей иранкой. Старая женщина скрывалась внутри машины, а когда выходила, «скорая» уезжала хоть и быстро, но уже без истошно голосившей сирены. А иранка устало опускалась на вытертую до блеска деревянную скамью у подъезда, не спеша набивала длинную трубку из расшитого бисером кисета и долго сидела, откинувшись на плохо оштукатуренную стену дома, пуская в небо неторопливые белые кольца.

– Знай, сынок, – сказала тогда бабушка Алмас, гладя его по голове, – великий дар тебе дан. Не только саму смерть ты видишь, Хачик, но и момент ее начала, когда она за жизнь человека уже ухватилась. А в этот-то момент ее остановить и повернуть вспять можно. И в этом тебе мертвые помогут.

Хачик ничего не спросил, только его глаза расширились от удивления. Старая иранка достала из сумки потрепанную книгу в кожаном переплете и протянула мальчику.

– Возьми это. Учи. Пробуй. Не трать жизнь понапрасну. Приноси пользу людям. Ты сможешь, я вижу.

Скольких после этого он вылечил, вернул к жизни и буквально вырвал из лап смерти – Хачик перестал считать уже давно. Важнее помощи умирающим людям он не видел ничего в своей жизни. Но в какой-то момент он открыл новую грань своего дара. Возможность давать подобие жизни умершим и заставлять служить себе. В его мире применения этому таланту как-то не нашлось, и Хачик не пользовался им, предпочитая возвращать к жизни живых, готовых расстаться с ней.

Но сейчас расплачивался за это.

Директор положил куклу на пол, присел и намочил руки в крови Тевоса. Накрыв окровавленными ладонями фигурку, он зашептал слова ритуала, чувствуя, как жизненная сила расходится под землей волнами, и снова удивляясь тому, насколько могучим получается заклинание. Не иначе, всему виной тот мощный всплеск, недавно пронесшийся сквозь него, зарядив его энергией, как батарейку. У армянина закралось сомнение, по силам ли ему будет контролировать всех, кто уже поднялся и сейчас поднимется по его приказу.

Пять минут назад Вартан успел закрыть его своим телом, когда Хачик завершал ритуал и медленно выпрямлялся, не видя ничего вокруг побелевшими вдруг глазами, напрягшись, словно вытягивая что-то из земли скрюченными, сведенными усилием руками. Вартана буквально изрешетили пули, предназначенные ему, Хачику.

Его друзья и соратники. Люди, разделившие с ним дело и жизнь, умирали один за другим у него на глазах. За него.

Пора было положить этому конец.

Хачик воздел руки, прокричал последние слова заклинания, рухнул на пол, ударив сжатыми кулаками по куколке, отчего во все стороны разлетелись кровавые брызги. И кладбище отозвалось единым долгим стоном.

Эдик и Вартан начали вставать.

Мужчины, женщины, дети. Все в разной стадии разложения, и высохшие, и с отстающими от костей кусками плоти, но каркаты видели и не такое. Они давно уже не были новичками, шарахавшимися от каждой тени. Просто делали свое дело.

Вот только патроны заканчивались.

А мертвецы – нет.

– Валер, что делать будем? – крикнул Роман, вставляя последний магазин. Стрельба у бытовки колдуна пошла на убыль, но не прекращалась. Было ясно, что у других групп, как и у засевшей в бытовке своры, заканчиваются патроны. И уж теперь, если некромант не придумает ничего более крутого, «белые» и «красные» его возьмут.

Ему казалось, что уже прошли часы, хотя он понимал, что группа отстреливается от оживших трупов максимум минут двадцать. И пока им удавалось держать ходячих на расстоянии, благо тем сильно мешали часто стоявшие ограды. Но что было самым поганым – их окружили.