Елена Блонди - Татуиро (Serpentes)

— Знал, Меру. Я приходил. К матери из-за реки, помогал ей. И утром, когда собрался обратно, ведь у меня там Карья, встал рано, до Айны. День был праздничный, и не было охоты, все спали ещё, все, кроме утреннего тумана. И Мененеса. Я встретил их на лесной тропе. Мененес держал за руку свою первую жену, а та вела дочь. Прошёл, будто меня нет. А потом догнал, у реки. Один. И посмотрел. А ведь я был старше и уже был хорошим охотником! Но… Он сказал, чтобы я не приходил больше, а за моей матерью они присмотрят. Сами.

— Присмотрят, значит…

— Я не приходил больше.

— А потом? Как ты жил?

— Я был — дурак. Знаешь дураков? Они… Я был жаден до знания, собирал его, как… как безумная старуха собирает у реки цветные камушки, прячет и забывает. Кто-то внутри ел меня, не давал жить. Я уходил в лес, кружил-кружил, у-у-у. А потом услышал про орехи ош. С-семена ош…

— Серые бабочки.

— Да-а. А я уже собрал всё, что знал. Больше не было мне! Ни крохи знаний. И тогда я понял! Понял!

Голова Тику тряслась, по лицу бежали тени и блики огня. Меру сбоку взглядывал, болезненно морщась тому, как проходит по морщинам пьяного старика его прежняя жизнь.

— Если найду их, семена ош, получу целый колодец! Нет, реку! Море того, что можно спрятать. Тут!

Он ударил согнутой рукой в лоб, завешенный жидкими прядями волос.

— И ты ушёл их искать?

В прохудившемся углу большой хижины мерно падали капли, одна за другой, казалось, что там, в просторной темноте, кто-то ходит на тонких, как соломины, ножках. Потрескивал забытый на полу кувшин.

— Моя Карья… Она пела и плела венки из любимых цветов. И всё ждала меня. А я. Уходил каждый день, когда не было охоты. Я забыл лицо своей жены, Меру! Не сейчас… Ещё когда… молодой и здоровый. Ночевал в лесу и возвращался, ел, у нас всегда была свежая и вкусная еда. И снова уходил. А она ждала меня и встречала. Пела, расчесывая волосы. А потом я ушёл. Она стояла, держала руку у лба, чтоб Айна не мешала смотреть мне вслед. А потом я стал такой…

Он упёр руки в колени и тяжело поднялся. Покачиваясь, поворачивался, показывая сидящему охотнику перекошенную фигуру и болтающуюся кривую руку. Блеснули зубы в рваной щеке.

— Охотники нашли меня на краю пожара. Принесли сюда и лечили. И никто не узнал меня. Только Мененес. Он ведь не зря вождь, Меру.

— А твоя мать, старик?

— Давно умерла. Я — один.

— Но твоя жена там, за рекой. И может быть, она родила тебе сына?

— Или дочь. И ей дали другого мужа. С ровными руками! У него не ноют кости… Отта теперь моя жена.

Он свалился на колени, опрокинул кувшин над кривым ртом. Протянул охотнику. Тот посмотрел, как по жидкой бороде ведуна, извиваясь, ползут болотники, и взял кувшин, сжал в руке узкое горло.

— А орехи? Ты нашёл их?

Тику засмеялся. Голос его скрипел и кашлял.

— Нашёл, Меру! Всё нашёл! Посмотри! Большая хижина, еда. А орехи мне приносит вождь Мененес, да будут боги к нему и так и эдак. И я могу есть знания, приходящие с бабочками, рвать их, как мясо, или складывать в сундуки! А когда во сне приходит Карья и стоит, заслоняя глаза от света, я пью отту. Наверное, я счастлив, Меру.

— Ты дурак, старик.

— Да.

— И я тоже.

— А-а-а! Я говорил!

Меру наклонил кувшин и через зубы выцедил остатки отты, сплюнул на пол червей. Прислушался, призывая хмель. Тот не торопился в ясную тяжелую голову.

— Старик, я жил, не думая. И что? Теперь я в горе и ты ещё больше прибавил мне его. А теперь плетёшь, что знать — нельзя? Показываешь свои шрамы?

— Э-э… Не путай! Ты не думал. И я не думал. Что толку от знаний, сложенных в угол? Их надо брать, как ты берёшь для копья новые наконечники, когда старые затупились. Их надо думать! Так думай, охотник! Ты получил от меня подарок, ты сильный мужчина. И может быть, твои женщины останутся с тобой.

— Я… — начал охотник медленно, не зная, что скажет.

Старик вытянул дрожащую руку:

— Не надо, Меру. Ты узнал. Иди. Там твоя жена, и пусть она не встретит тебя прутьями за то, что ты выпил. Спи и думай.

Охотник поднялся. В полумраке белела перевязанная рука. Конец повязки распустился и болтался в тёмном воздухе. Меру накрутил на палец полоску лыка и стал стаскивать, разматывая. Тику равнодушно смотрел.

— Уже не болит, — согнул и разогнул руку.

— Иди. Да будут с тобой, — Тику помедлил, — ну… пусть боги.

Меру покачнулся в дверях, ухватился за притолоку. И шагнул в темноту.

Деревня спала. На половине дороги, когда вдалеке уже виднелся огонёк на пороге его дома, Меру остановился. Держась здоровой рукой за перила, оглядывался, мерно дыша, чтобы отта выветрилась из головы. Мир плыл вокруг и вдруг останавливался, чтобы просвистеть птицей или всплеснуть водой, срывающейся с мокрых веток в другую воду. Меру задрал голову, глядя в небо, потому что страшился увидеть в ветвях и в тумане то, что узнал. Но перед глазами в остатках серого тумана двигался, пошевеливая цветной чешуей, огромный змей, охвативший весь мир, держал в пасти кончик хвоста. И внутри кольца — люди, зверьё, деревья, реки, текущие в море. И чёрные пещеры, куда уводили змеи сбереженных ими от случайных смертей женщин, мужчин и детей…Небо, в которое смотрел Меру, ничем не отличалось от черноты увиденной им пещеры. Он затряс головой, не желая вспоминать дальше, что там, внутри черноты, в которую идёшь навстречу мутному желтоватому свету.

Но увиденное, придя, не хотело оставлять его. Зажмурил глаза, надеясь, что картины исчезнут, но они были. Ухватился за ствол дерева, прижался, задевая локтем и головой низко висящие ветки. С листьев полилась на плечи тёплая ночная вода, намочила волосы и лицо. Стало полегче. Отпустил корявый ствол и пошёл дальше, упорно глядя на огонёк.

«Там нет Онны. Я бы увидел. И Оннали нет», — повторял в такт шагам, надеясь не испугать жену выражением лица. Но следом вползала мысль: «пока нет».

Потому что в показанном серыми бабочками время перепуталось — там были люди, которые ещё сегодня днем ходили по деревне и здоровались с ним. Много людей. И ещё — вовсе другие. Не отсюда. Черноволосая девушка, по возрасту вполне может быть чья-то жена, висела, распластанная в змеиных петлях по неровной стене. Худая, со светящейся белой кожей и чёрными, как ягоды плетника, глазами. А в нишах стен стояли, свесив руки, мужчины, будто спали. И Меру узнал охотника, пропавшего в лесу ещё до прошлых дождей.

«Я буду думать. Я — охотник, лучший! Как скрадываем нового зверя, думая, куда он идёт, и чем убить… так я — буду думать, со знанием Тику вместо копья и лука».

На пороге хижины снова посмотрел в чёрное небо. И увидел в еле угадываемых просветах иголочки дальних звёзд. Скоро дожди закончатся.