Джеймс Риз - Книга колдовства

Затем я отправилась на мансарду, где царил полный разгром. Не в силах понять сразу, что еще можно спасти, я все оставила лежать как есть, в надежде, что когда-нибудь мы наведем здесь порядок. Я никогда, слышите, никогда не позволяла себе поверить, что мы потеряем наш остров и уступим его индейцам навсегда. Кое-что чрезвычайно меня взволновало: я заметила, что индейцы с интересом исследовали то, что хранилось в мансарде, — они откручивали винтовые крышки, хотя могли просто разбить закрытые склянки, и тщательно развязывали, а не разрезали мешочки из джутовой ткани, и так далее. Все это говорило об их намерении вернуться. Возможно, им не удалось найти оружейный склад, но за их нападением крылось что-то еще. Чтобы они не вернулись и не застали меня, пока я оплакиваю кладовую припасов, необходимых для Ремесла, я поднялась наверх, в помещение внутри купола. Там сразу обнаружилось истерзанное тело доктора Тревора — в таком состоянии, что не решусь здесь описать. Скажу лишь, что аура его уже начала проявлять признаки осеребрения. Меня пошатывало, но я взяла себя в руки и перешагнула лежащее на полу тело, открыла забрызганную кровью оконную раму и прикрепила к подоконнику обрывок голубой, лазурно-голубой ткани: рукав, оторванный от одного из платьев Себастьяны. Вывесив этот флаг, я хотела передать имя нашей сестры тем, кто узнает ее лазурный цвет. Тем, кто увидит его (ах, как я на это надеялась!) и догадается, в чем состоит мой план, дающий нам единственную возможность спастись, потому что большинство построек на острове уже охватил огонь.

Я покинула купол — там моя голова стала необычайно легкой, не позволяя отличить серебристое свечение души доктора Тревора от обволакивавшего остров дыма, — прошла через мансарду и закрыла за собой дверь, потому что та была закрыта, когда я туда пришла. Затем, поддавшись какому-то бессознательному импульсу, я бросила взгляд на лопасть весла с вырезанной на ней надписью, которую наши мужчины подарили нам в прежние, счастливые времена. Почему? Может быть, хотела использовать его в качестве орудия для защиты, но, скорее всего, я просто знала, что нам не суждено вернуться на Индиан-Ки. Так и случилось. Этот остров был навсегда потерян для нас.

Хаусман и его жена, спустившись в гостиную и увидев, что индейцы и ополченцы вступили там в схватку, ретировались через заднюю дверь дома и, прямо в ночных сорочках, прокрались в конец своей личной пристани. За ними увязались две их собаки, и Хаусману пришлось утопить их, чтобы лай не выдал беглецов. Таким образом, супруги избежали ужасов резни и уплыли на остров Ти-Тейбл-Ки. Оттуда, с берега, Джейкоб Хаусман вынужден был наблюдать, как горит его остров, а затем смотреть, как индейцы обстреливают медленно приближавшийся к ним военный корабль из пушек — тех самых шестифунтовых пушек, которые он сам установил когда-то на пристани у пакгауза для защиты своей «империи».

Итак, не имея при себе ничего, кроме лопасти весла и стального ящика с ценностями, я пробралась обратно в черепаший садок. Никогда не предполагала, что когда-нибудь почувствую себя такой счастливой при виде Асмодея! Он стоял там по пояс в воде вместе с близнецами, которым прилив доходил до горла. Помню, я обратилась к нему с немым вопросом:

«Ну, как наш остров?»

— Сдан врагу, — отвечал он.

— А что с… — начала я, но Лео меня опередила, буквально выдохнув:

— Каликсто! — И указала пальчиком в самый конец пирса, где виднелась мужская фигура, припавшая к высокой свае, за которой покачивалась на волнах большая из двух наших лодок.

«Себастьяна!» — вот на что намекала я, вывешивая лазурно-голубой флаг. Неужто наши защитники увидели его и действительно догадались, что я хочу им передать и в чем состоит мой план? Тогда я еще не знала ответа на этот вопрос. Много позже мне довелось узнать, что Асмодей понял меня и поспешил вернуться домой, отступив из таверны, которую сдал, таким образом, неприятелю, успевшему уже взять приступом пакгауз. А вот Каликсто не сумел проникнуть в ход моих мыслей. Тем не менее у него в голове возник тот же план, что и у меня: улизнуть потихоньку с острова, как это нам удалось два дня назад. Да, всем нам, пятерым выжившим, а вскоре и поплывшим по воле волн.

Часть четвертая

РУБЕДО

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Как я возник и очутился здесь?

Если у войны есть счет, если рассматривать ее как соревнование «мы против них», то позвольте сообщить вам, что мы потеряли в битве за Индиан-Ки семерых человек, в то время как им, то есть испанским индейцам, предстояло потерять не менее десяти через несколько месяцев при атаке девяноста солдат полковника Уильяма Харни — того самого, выжившего после нападения индейцев на аванпост у реки Калусахатчи. Теперь ему удалось пробраться в край Зеркального озера, где индейцы укрыли свои семьи в устроенном там лагере.

Вел этот отряд, которому было поручено отомстить за нападение на Индиан-Ки, один из рабов Хаусмана по имени Джон. Сам хозяин острова предпочитал звать его Нептуном — дело в том, что этот невольник боялся моря и мог работать только на пристани, где обычно первым встречал возвращавшихся с промысла людей Хаусмана. Нептун и еще одна рабыня, работавшая в доме Треворов, вместе с двумя их детьми были уведены индейцами, разгромившими поселение на Индиан-Ки. Возможно, они ушли по доброй воле: так поступали многие невольники, потому что краснокожие обращались с ними гораздо лучше, чем белые. А может, их никто и не спрашивал. Как бы там ни было, Нептун то ли отстал от них, то ли сбежал и через какое-то время вернулся к Хаусману на Ки-Уэст, после чего хозяин одолжил его в качестве проводника полковнику Харни. Enfin, солдаты, передвигавшиеся на каноэ, обнаружили индейцев, устроили им засаду, и в завязавшейся схватке семинолы потеряли пятерых воинов, среди которых оказался и сам Чакаика. Еще пятерых каратели задушили удавками, потому что лодки военных были недостаточно устойчивыми, чтобы перевозить в них пленников.

После этого рейда по тылам противника, в конце 1841-го и в начале 1842 года, число военных кораблей в районе Флоридских островов было удвоено. Вскоре примерно шести сотням морских пехотинцев удалось выгнать из южных болот почти всех засевших там индейцев, кроме самых отъявленных смутьянов. Остальные их соплеменники были к тому времени либо умерщвлены, либо переселены на Запад. Таким образом, Семинольским войнам был положен конец, сначала силой оружия, а потом властью закона, и те, кто имел куда большее право притязать на Флоридские земли, чем белые поселенцы, потеряли их навсегда.