Челси Ярбро - Костры Тосканы

Толпа выла, костры разгорались. Большое облако темного дыма накрыло всю площадь. Рев пламени заглушал крики жертв.

Ракоци разбежался, вскочил на центральный помост и кинулся к Деметриче. Соседний костер выстрелил, ей на голову упала горящая ветка. Он выхватил нож и, забрав в кулак ее волосы, отсек их решительным взмахом руки. Звенья цепей были спутаны и раскалились немилосердно. Обжигаясь и дуя на пальцы, Ракоци принялся раздергивать их, стремясь поскорей со всем этим покончить, ибо помост под его ногами угрожающе закряхтел.

Сильный порыв ветра принес прохладу и отвел в сторону дымовую завесу. Сбоку послышались тревожные крики — зеваки увидели чужеземца, отвязывавшего мертвую еретичку от загоравшегося столба.

Дикие вопли, свист и улюлюканье донеслись до слуха Савонаролы. Там что-то творилось — неприятное, непредвиденное, но что именно — он не мог разобрать. Едкий дым застилал всю площадь, выжимая слезы из глаз. Доминиканец засуетился и побежал к краю помоста — туда, где стояла сестра Мерседе. Он злобно глянул на селестинку.

— Что там? Вы видели? Отвечайте скорей!

— Я ничего не видела, любезный приор. Разбирайтесь со всем, что вы затеяли, сами. — Лицо настоятельницы под белым чепцом было враждебным и неприступным.

Пробормотав сквозь зубы проклятие, Савонарола приставил ладонь ко лбу, напряженно вглядываясь во мглу, но ничего не увидел и попробовал обратиться к юнцу из охраны. Тот, возбужденный зрелищем и нарастающим гвалтом, не услыхал слов пастыря и остался стоять как стоял.

Взвалить на плечо непослушное женское тело оказалось делом нелегким, но Ракоци справился с ним. Соседние эшафоты уже обвалились, в ноздри бил одуряющий запах пылающей плоти. От толпы беснующихся зевак исходили почти ощутимые волны животной злобы. Ступням его сделалось горячо. Он надел обычные сапоги, чтобы было легче бежать, и теперь сожалел об этом. С землей в подошвах никакой ад под ногами не доставил бы ему особых хлопот.

Ракоци выпрямился, осторожным движением переместив тело возлюбленной в удобное положение, и спрыгнул с накренившегося настила на мостовую. Там, к его удивлению, было чуть попрохладнее, чем наверху. Сквозняк, питавший огонь, нес благословенную свежесть, он же указывал дорогу к спасению, прокладывая в дыму своеобразный тоннель, в конце которого стояла на коленях Эстасия с простертыми в благословляющем жесте руками. Времени на раздумья не оставалось, и Ракоци кинулся к ней.

Савонарола все еще находился на дальнем конце помоста. Он не мог разобрать, кто возник перед монахиней — многорукий демон или полощущий крыльями ангел, зато Эстасия прекрасно узнала человека, вынырнувшего из пылающей мглы.

Ракоци видел, что она узнала его, и на какое-то время замер, не в силах пошевелиться.

— Эстасия, — произнес он тихо, глядя в ее измученные глаза.

— Франческо. — Она протянула свои забинтованные руки к нему, принимая его за видение. — Ты уносишь меня?

Ракоци вздохнул и огляделся вокруг в поисках выхода. Между повозкой и стенкой помоста обнаружилась щель. Губы Эстасии были полуоткрыты, он прикоснулся к ним пальцем.

— Не выдавай меня, дорогая. Прошу тебя. Хорошо?

Она любовалась им, его бриллиантами, его белой одеждой, не замечая ни пятен копоти, ни многочисленных дыр, проделанных в ткани угольками.

— Нет, — прошептала она, зажимая себе ладонями рот. — Я не выдам тебя. Ни за что. Будь спокоен.

Он кивнул и повернулся к повозке. Эстасия проводила его ласковым взглядом, в глазах ее появился лихорадочный блеск.

— Нет, — повторила она. — Я не выдам тебя. — Сделав гримаску, монахиня принялась разоблачаться. Сначала она стащила с себя чепец, потом размотала бинты, скрывавшие руки. Ее каштановые короткие волосы полыхнули огнем. — Никогда. Никому. — Эстасия встала, переступив через соскользнувшее с нее одеяние, и медленно, как сомнамбула, двинулась к онемевшему от ужаса Савонароле, но потом передумала и повернулась к кострам. Наступившую вдруг тишину разорвали мучительные всхлипывания сестры Мерседе.

Жар костров поднял дым к небесам, гул пламени сделался однообразным и ровным. Толпа получила возможность видеть, и то, что она увидела, поразило ее. Сестра Эстасия, абсолютно голая, стояла на фоне здания Синьории карикатурным подобием прекрасных скульптур, уничтоженных режимом Савонаролы. Недоуменно оглядев свое исхудавшее и покрытое уродливыми шрамами тело, монахиня вскинула подбородок.

— О милосердный Господь, — заговорила она, — я знаю, Ты послал мне его в знак великой Твоей благосклонности к своей недостойной рабе. Я была слепа и теперь молю Тебя о прощении! — Эстасия подняла руками свои плоские груди и смяла их в страстном пожатии. — Взгляни же, как плоть моя стремится к Тебе. О Боже, возьми меня, я изнываю от сладостной муки!

Маленький доминиканец уже стоял возле нее, она, не глядя, обвила рукой его шею. Настоятель Сан-Марко оторопел, Эстасия затрепетала. Извернувшись, как кошка, она прильнула к нему и в нетерпеливом порыве бесстыдно ощупала пах своего духовного пастыря, сминая сутану. Савонарола взвыл, пытаясь ее оттолкнуть, но достиг лишь того, что сам отлетел к сестре Мерседе с лицом, перекошенным от возмущения.

Порыв ветра взметнул над площадью тучу искр, пламя бешено заревело. Сестра Эстасия улыбнулась, осторожно спустилась с помоста и принялась пританцовывать перед огнем, бросая на притихшую от изумления и страха толпу лукавые взгляды.

Ее действия были на руку Ракоци. Он, прячась за повозкой, так удачно поставленной сестрами-селестинками, проскользнул к зданию Синьории и на секунду остановился, чтобы перевести дух. Остановка эта, как выяснилось, оказалась вовсе не лишней. Она позволила беглецу заметить, что трое доминиканцев проталкиваются к нему сквозь людское столпотворение. Осторожно поправив плечом свою ношу, Ракоци выхватил из-за пояса крошечную рапиру. Она выглядела игрушкой, но клинок ее был закаленным и гибким.

С первым доминиканцем, который к нему подобрался, он справился довольно легко. Это был старый монах, тщедушный и очень неловкий. Ракоци с силой двинул его эфесом в живот, и старец, сложившись вдвое, рухнул на мостовую. Остальные преследователи предпочли отступить. В конце концов, аутодафе состоялось, и мертвая еретичка вовсе не стоила того, чтобы из-за нее рисковать.

Сестра Эстасия подошла к ревущему пламени, ее глаза сияли, как майские звезды.

— Смотри, о Господи, как я жажду Тебя! — Она положила руку на свое лоно и вся передернулась, ощутив первый спазм — Любовь Твоя опаляет меня, мой Боже! Она здесь, она рядом — Твоя всепоглощающая любовь! — Эстасия протянула свободную руку к огню и рассмеялась, когда та потемнела и пошла волдырями. Позволь же мне стать частью Твоей! Мой возлюбленный, мой супруг, мой спаситель и избавитель! Никто во всем мире не сравнится с Тобой! Я иду к Тебе и надеюсь, что Ты меня не отвергнешь!