Мария Барышева - Коллекция

— Не уходи, — глухо сказал он и прижался губами к ее волосам. — Останься, дождись меня. Я пойду за ней… но она меня не увидит. Я просто должен быть уверен, что с ней все в порядке. Ты…

— Я уже все сказала, Стас, — Вика попыталась высвободиться, но он держал крепко, и его пальцы сжимали ее плечи до боли. — Хватит уже.

— Ну почему ты такая?!.. — Стас встряхнул ее. — Вика, не заставляй меня выбирать между вами. Это невозможно! Мне нужны вы обе!

— Этого не будет. Рано или поздно она все равно уйдет от тебя.

— Но пока она здесь, — Стас прижался лбом к ее лбу. — Ты подождешь? А потом мы поедем к тебе. Хорошо?

Он улыбнулся, легко поглаживая ее щеки, и Вика некоторое время сверлила его холодным взглядом, потом, не выдержав, улыбнулась тоже.

— Ты снова вонзаешь вилку в мое бедное сердце! Но учти, что до утра я ждать не намерена!

— Ты — мое чудо! — Стас поцеловал ее и выскочил за дверь. Вика покачала головой, и едва дверь захлопнулась, улыбка исчезла с ее лица. Она вернулась в столовую, постояла немного, рассеянно глядя на голую стену, а потом вдруг, сама не зная, отчего, со всей силы ударила по ней ладонью.

— Проклятая хата! — прошипела Вика и отступила, потирая ушибленную ладонь. Люстра слабо мигнула, и на мгновение в комнате стало темнее, словно кто-то набросил на лампу покрывало и тотчас же сдернул его. Вика вздрогнула и вскинула голову, глядя на люстру прищуренными глазами. Скачок напряжения, всего лишь.

Она поежилась и озадаченно покосилась на стену. Дурацкое ощущение, конечно, но на секунду ей показалось, что квартире не понравилось то, что она сделала.

Вика тряхнула головой, взяла со стола чашку с недопитым чаем, сигареты и ушла в гостиную смотреть телевизор.

Странно, пугающе и в то же время увлекательно было бежать пустынной ночной дорогой, мимо тихих дворов, застывших до утра машин, темных окон, за которыми все давно спали. Единственным звуком был стук ее кроссовок об асфальт. Кира бежала размеренно, и постепенно вся ушла в этот бег, ни о чем не думая и глядя только вперед. Вскоре перед ней выросла каменная стена, огораживающая старый пансионат, а чуть левее — приветливо открытые решетчатые ворота на пляж. Их никогда не запирали, и никто даже не знал, для чего они нужны.

Кира сошла с асфальтовой дорожки, и под ее ногами зашуршала галька. Темный пляж казался пустынным, и успокоенная этим, она неторопливо пошла к берегу. Перебралась на большой бугристый камень, наполовину ушедший в воду, и села на нем, уперев ноги в соседний камень поменьше и свесив руку в холодную воду. Рассеянно посмотрела вдаль — туда, где на фоне звездного неба вырисовывались древние развалины, потом повернула голову и устремила взгляд на мерно колышущуюся воду, чувствуя, как постепенно и злость, и обида, и раздражение отступают куда-то, тают, тают, и вместе с ними уходят и остатки недавнего веселья, и даже люди, окружавшие ее, отступили куда-то в тень, став незначительными и неинтересными. Сейчас ей было хорошо одной, в полумраке и тишине. Странное это было ощущение, и отчего-то казалось, что с некоторых пор в ее теле живут два человека, которые никак не могут встретиться и договориться между собой. Одному хочется жизни, а другого тянет в тень, одному хочется смеяться и танцевать даже на ночной дороге, а другой сидит и смотрит на море, ожидая чего-то, что, возможно, не произойдет никогда, и пытаясь понять то, о чем даже не слышал.

Морские волны тихо плескались о гальку — призрачный звук, серебристый, как лунный свет. Этот плеск тянул и завораживал — бесконечная мелодия, написанная на ноты ночного ветра и южной луны, в которой столько же тайны и очарования, сколько и безбрежной легкой печали, и мудрости, которой не познать и всем философам мира, когда-либо жившим во все времена… Но в этой мелодии можно потеряться и можно уйти вслед за своим взглядом, если смотреть на эти волны слишком долго… Сколько раз в него опускалось солнце, сколько раз из него воскресала ночь? Сколько дней ушло в эти волны, сколько слов спрятано под их безмятежностью? Сколько оно видело, сколько знает, сколько эпох скрывается под его водами… тихое лунное море ушедших времен, и что можно увидеть, если войти в него и попробовать доплыть до самого дна или напротив, плыть по поверхности, все дальше и дальше сквозь мерный плеск, похожий на шепот когда-то живших людей, которых давно уже нет…

Внезапно Кира почувствовала, что уже не одна на пляже, и обернулась, но никого не увидела. Тем не менее ощущение осталось, и оно почти сразу же переросло в уверенность. Кто-то здесь был, кто-то смотрел на нее — и смотрел очень внимательно. Она резко встала, внимательно оглядывая берег, нестройные ряды топчанов, приземистое здание, в котором летом располагалось несколько диско-баров, — даже груды водорослей у края воды, словно под ними мог кто-то спрятаться. Ее взгляд проворно обежал весь пляж еще и еще раз, и вдруг она уловила какое-то движение среди топчанов. Большая, в половину человеческого роста тень чуть сместилась в сторону и вновь застыла, слившись с полумраком.

Кира сделала несколько шагов вперед, не сводя глаз с топчанов, и притаившееся среди них существо, поняв, что обнаружено, неожиданно метнулось в сторону, мелькнуло на светлом пятне асфальта, цокнув когтями, и пропало из виду. Кира облегченно вздохнула, прижимая руку к груди, и сердце под ее ладонью стало сбавлять бешено-испуганный ритм. Среди топчанов не прятался злодей, лелея гнусные замыслы в отношении одинокой девушки. Это был всего лишь пес — громадный, но пес — овчарка или даже дог. Странно, что он здесь мог делать? Тоже любит смотреть на ночные волны? Еще не лето, едой на пляже псу не разжиться… Не он ли то и дело возится под ее окном и бродит по вечерам за ее спиной?

— Собака Сарандо, — с усмешкой пробормотала Кира, вспомнив расписанного краской дога из отечественной постановки «Собаки Баскервилей».

Вздохнув, она стряхнула с пальцев капли морской воды, постояла немного, вдыхая солоноватый воздух, и неторопливо пошла через пляж к воротам. Бежать больше не хотелось, и теперь Кира отчего-то чувствовала себя очень усталой. Ей хотелось домой.

Когда она проходила мимо ближайшей к пляжу пятиэтажки, в одной из квартир вдруг громко завыла собака. Вой далеко разнесся в ночном воздухе, спустя секунду к нему присоединился еще один, и еще, и вскоре он несся уже из всех окрестных домов. В этом удивительно слаженном звуке не было ничего тоскливого и зловещего, в нем слышались торжественность и восторг, словно все псы вдруг разом решили поприветствовать бледную луну, сеющую серебро на неподвижные деревья.