Хелен Уэкер - Голем и джинн
Недовольно хмурясь, Иегуда Шальман сидел за письменным столом в гостиной приютного дома и чертил на листе бумаги бесцельные кривые линии. Вспомнить заклинание, помогающее найти потерянный предмет, было не трудно, он пользовался им сотни раз. Но сейчас ему приходилось быть осторожным со своей памятью. Чересчур углубившись в нее, он рисковал потревожить свои прошлые воплощения, которые тут же начнут предлагать свои способы, и все это сольется в одну оглушительную какофонию. Теперь, чтобы вспомнить что-нибудь, ему приходилось ступать на цыпочках, подбираться к нужному предмету тайком и тут же исчезать, успев выхватить из формулы всего несколько звуков. Процесс получался мучительно долгим, и сейчас Иегуда был не в том состоянии, чтобы тянуть.
Из вестибюля до него донесся чей-то испуганный крик. Он не обратил внимания ни на него, ни на топот множества ног, ни на громкие тревожные голоса — все они мешали ему сосредоточиться. Наконец формула была восстановлена и записана. Он вгляделся в нее, собрался и медленно произнес то, что записал.
А потом увидел:
Женщина в темной дешевой юбке, талия на которой была несколько раз расставлена, чтобы вместить растущий живот. В руке у нее — мешок из-под муки. Женщина — Шальман сразу узнал ее: та самая, с которой он говорил на площадке многоквартирного дома, — стоя в дверях, флиртовала с большим потным парнем, что-то кокетливо говорила ему. Взгляд парня устремился на ее живот. Потом он что-то сказал, даже потребовал. Женщине это не понравилось, но она неохотно кивнула. Парень снял с шеи шнурок с висящим на нем ключом и высоко поднял его над головой, заставляя женщину тянуться. Она так и сделала, и тогда он схватил ее, грубо поцеловал в рот и облапал за грудь. Некоторое время она терпела, потом оттолкнула его, оставаясь совершенно спокойной. Вид у парня стал виноватым, он смущенно хихикнул, ушел в комнату и закрыл за собой дверь. Лицо женщины на мгновение исказилось, но она быстро собралась и пошла по улице, сжимая в руке мешок и ключ. Шальман, внимательно изучавший все магазины, перекрестки и здания, скоро понял, что она находится всего в нескольких кварталах от него. Свернув на Врум-стрит, женщина подошла к одной из дверей, вставила ключ в замок и скрылась внутри помещения.
Когда Шальман очнулся, голова у него сильно кружилась. Несколько минут он посидел неподвижно, ожидая, пока не вернется зрение и не утихнет шум в ушах. Эта беременная девка — она ведь подруга его голема, так? Стало быть, он нашел не только свои заклинания, но и средство заставить голема дать согласие.
Он вышел из гостиной и обнаружил, что в вестибюле творится настоящее столпотворение. Множество людей стояли у двери, ведущей в кабинет Майкла. Экономка рыдала, сидя на ступеньках. Кухарка разговаривала с полицейским. Она заметила его и позвала взглядом: «Джозеф, вы только смотрите, что случилось!» Но он уже вышел на улицу и закрыл за собой дверь.
* * *Экипаж Уинстонов, хоть и весьма элегантный, оказался чересчур тесным для троих. Тем не менее Салех, Голем и Джинн втиснулись в него. Лошадь бодро вывезла их на Пятую авеню и тут же застряла в неизбежной утренней пробке. Салех, пристроившийся в углу, откровенно засыпал. Сначала он пытался с этим бороться, но усталость и непривычно полный желудок — кухарка выставила ему целую тарелку холодного мяса и налила приправленного бренди компота, хотя, судя по ее лицу, охотнее застрелила бы его — одолели, и скоро он начал похрапывать. Джинна это обрадовало: теперь они с Големом могли спокойно поговорить, не прибегая к невежливому переходу на другой язык.
Однако у Голема, похоже, не было настроения разговаривать. Выслушав его план, она на удивление мало протестовала, только задала несколько практичных вопросов и перевела все на английский для Софии, а сейчас подозрительно долго молчала и с каменным лицом рассматривала соседние телеги и экипажи. Да и ему было бы нечего ей сказать. Все, что приходило в голову, оказывалось либо слишком банальным, либо чересчур бесповоротным. Если все получится и план сработает, он ее больше никогда не увидит.
— Это больно? — вдруг спросила она, и Джинн вздрогнул. — Сидеть в кувшине. Это больно?
— Нет, — покачал он головой. — По крайней мере, я не помню никакой боли.
— Может, все-таки больно, — совершенно ровным голосом проговорила она. — Целую тысячу лет. Просто ты не помнишь.
— Хава…
— Нет, ничего не говори. Я исполню твой план, потому что мы должны как-то помешать Шальману найти и использовать тебя. Но только не думай, что я делаю это с радостью. Ты ведь превращаешь меня в своего тюремщика.
— Только у тебя хватит силы вернуть меня в кувшин. Я помню, как ослаб после этого ибн Малик. А такого, как Салех, это может просто убить.
— Никто и не просит его…
— Нет, конечно! Я просто хочу сказать… — Он замолчал, подбирая слова. — Я понимаю, что слишком много прошу от тебя. Оставить Нью-Йорк, поехать в Сирию. На пароходе полно народу, и тебе будет тяжело в рейсе.
— Рейс — это ерунда. А что, если твои соплеменники не смогут защитить тебя от него? Что, если джиннов вообще больше нет? — Он поежился, но она продолжала: — Я понимаю, но мы должны все предусмотреть! Или мне остается просто зарыть тебя в пустыне и надеяться на лучшее?
— Да, может, и так. И оставить меня там. А ты уедешь далеко, как можно дальше. Я не хочу, чтобы ты меня защищала. Может, он и не твой хозяин, но уничтожить тебя сумеет легко.
— Но куда же я уеду? Начинать все снова в каком-то незнакомом месте… даже не представляю себе. Я ведь не похожа на тебя и знаю только Нью-Йорк.
— Это ненадолго. У него остается не так уж много времени. Самое большее — несколько лет.
— А что потом? Мне придется рыскать по миру, отыскивать его новые воплощения и убивать их прямо в колыбели?
— Нет, такого я бы тебе не предложил.
— В самом деле?
— А ты смогла бы? Правда?
Долгая пауза.
— Нет. Даже зная все… Нет.
Они замолчали. Экипаж медленно двигался вперед и наконец достиг южного края парка. Тут они свернули на запад, и ветерок донес из-за ограды запах зеленых листьев.
Он все-таки решился спросить:
— А как Майкл обойдется без тебя?
Несмотря на усилие, его голос дрогнул, когда он произносил это имя.
— Майклу без меня будет лучше. Надеюсь, он когда-нибудь простит меня. — Она искоса взглянула на Джинна. — Я еще не рассказывала тебе, почему решила выйти за него замуж.
— Может, я и не хочу этого знать.
— Потому что ты забрал записку из моего медальона. И я не могла уничтожить себя. Я должна была продолжать жить в этом мире и очень боялась. И я решила спрятаться за Майкла. Превратить его в своего хозяина. Я правда думала, что так будет лучше.
Она, очевидно, страдала от угрызений совести, и ему больно было это слышать.
— Ты была напугана.
— Да, и из-за своего страха я сделала самую жестокую, самую плохую ошибку в жизни. Как после этого ты можешь доверить мне свою жизнь?
— Я доверяю тебе больше, чем всем остальным. Чем себе.
Она покачала головой, но тут же прижалась к нему, будто искала защиты. Он притянул ее к себе еще ближе, прижался щекой к ее макушке. За окном экипажа мелькал Нью-Йорк, и в бесконечном ритме чередовались окна, стены и двери, темные проулки и вспышки солнечного света. Он подумал, что, если бы можно было взять с собой в кувшин какой-нибудь момент, чтобы жить в нем бесконечно, он, наверное, выбрал бы этот: голова женщины у него на плече и город, плывущий за окном.
* * *Середина утра — самое оживленное время в кофейне. Из-за уличных столиков доносился стук костяшек — там играли в нарды. В закрытом зале мужчины неторопливо обсуждали дела.
Арбели сидел в одиночестве и крутил в пальцах кофейную чашечку. Сегодня утром в мастерской было чересчур тихо, и эта тишина давила ему на уши. Глаза то и дело обращались к пустующей скамье Джинна. Несколько раз жестянщик напоминал себе, что дела у него шли неплохо и до встречи с бывшим партнером, и наверняка опять пойдут так же хорошо. И тем не менее вся мастерская словно затаила дыхание в ожидании момента, когда распахнется дверь и войдет Джинн.
Не выдержав, Арбели решил пойти к Фаддулам, чтобы немного развеяться в шуме чужих разговоров. Он молча рассматривал заполненный людьми зал. Мариам ходила между столиками, разнося кофе и свежие сплетни. Со своего места он хорошо видел, как оживлялся каждый столик, когда она приближалась, и как ее улыбки действуют на клиентов, подобно маховику, приводящему в движение весь механизм. В кухне Саид молол кофе с кардамоном и кипятил воду, ни на минуту не прекращая своего привычного ежедневного танца. Наблюдая за ними, Арбели чувствовал себя особенно одиноким.
