Татьяна Акимова - Антропофагия, как способ...

    В постройке начала двадцатого века, сохранились настоящие камины. Это было приятно каждому, чтившему подлинники Рубенса.

 Полив перечным соусом, Сотрудник отделил одно из ребер с сочным куском корейки. Молодая ягнятина была пропечена с умом, ровно на столько, что бы мясо сохранило внутри немного розового сока.

 Отпив немного «Лыхны», он поддел ножом гусиный паштет, и, намазав спаржу, сдобрил сверху черничным соком.

    Совершая еженедельный обряд, он вдруг почувствовал пристальное внимание к своей персоне.

 Продолжая отделять второе ребро, «бладхаунд» быстро кинул звериный взгляд в сторону наблюдателя.

      Лиза с неприкрытой досадой скривила губы.

 - Мы живем в мире, где каждый получивший свободу – редко когда знает, как её применить, Нина.

    Широко распахнутые глаза слушательницы, ей импонировали.

 - Свобода слова, часто должна быть обеспечена деньгами, властью, статусом. В различных ее проявлениях.

 Нет у тебя их? Значит, и сказать ты ничего не можешь, а тем более сделать.

    Лиза подлила «Дон Периньон». Девушка  сидевшая, напротив, с жаром слушала её речь.

 - Слегка повернись, и аккуратно посмотри на мужчину за столиком у камина. – Выразила со значением она просьбу.

 - Только осторожно – он может заметить.

 Нина, в смятении, явила собеседнице нежный профиль.

 - Видишь, Нина. Этот человек, наверняка имеет и деньги, и власть… Но пользуется ими – элементарно, неумело.

 Девушка удивленно подняла брови.

 - Ему, перед началом ужина принесли сигару и бокал дорогого виски – знак признательности от заведения.

    Лиза сощурилась, предвкушая весь последующий вечер. Эта девочка – так наивна и открыта, и она согласна подарить ей себя.

 - Но каждый, мало-мальски сведущий интеллигент знает, что сигара и виски перед ужином – моветон. И соглашаясь на подарок, этот мужчина думает о покорности к себе, а на деле позволяет над собой посмеяться!

    Нина с интересом, еще раз посмотрела в сторону столика у камина. И задала вопрос:

 - А ты? Как ты справляешься со всем этим враньём?

 - Дорогая, я свободна в своем выборе и мыслях, и ни кто у меня эту свободу  не отберет.

    Лиза сверкнула зелеными глазами. Услышав музыку, она еще больше оживилась, и неожиданно сказала:

 - К примеру – это Nazareth «Please Don't Judas Me», и я – хочу танцевать!

   Она встала, грациозно подошла к раскрасневшейся Нине, и, взяв за руку, нежно спросила:

 - Потанцуешь со мной?   

Глава 13

  Не естественно четко, словно метроном, сто двадцать восьмыми[31] - дренаж работал, толкая кровь в темпе Prestissimo[32].

 Запахи обострились, а желание вынуть и забрать своё, для Лизы, стало вдруг доминирующим.

 Это был новый инстинкт. Инстинкт созидания в себе Бога.

 Зрачки её увеличились, и космос выглянул наружу.

 Никакого чувства, схожего с печалью и ностальгией по утраченному счастью, Лиза не испытывала.

 Она стояла  посередине помещения, когда-то служившего ей домом.

 Вид  тела  сделавшего ее такой - как сейчас, порождал в Лизе новую гамму ощущений.

 - Милый. – Напевно обратилась она к истекающей кровью жертве.

 - А помнишь, как я заболела, и у меня был сильный жар? Ты тогда готовил кандидатскую, а я попросила, чтоб ты посидел рядом…

 Лиза наигранно вздохнула и продолжила:

 - Ты был таким заботливым тогда! Я лежала в бреду, а мой любимый менял мне компрессы, и читал вслух!

    Она взяла небольшой фруктовый нож, и наклонилась над телом.

 - В твоей работе говорилось, что: «…в большинстве горных районов Северо-Восточной Индии, человеческие жертвоприношения еще в начале XIX века регулярно совершались при княжеском дворе».

    Обезумевшие глаза смотрели в разверзшийся перед ними космос. Будто бы сохранив каплю рассудка, жертва, осознав, что будет дальше, из последних сил стиснула зубы.

   Лиза улыбнулась  открытию того, что тело было ещё в сознании.

 Немного помедлив, наслаждаясь моментом перед получением дара, она резко вдавила кадык и сжала желваки, оттягивая нижнюю челюсть.

 Крепко ухватившись за язык, она сильно потянула – нужно было достать  самое основание.

 - И вот в этой работе, как сейчас помню… - Вдохновлено продолжала Лиза, стоя у плиты и мелко шинкуя лук.

 - Ммм... …Ты уделил особое внимание двум пунктам! – Она вытащила из кастрюли мясо, сняла кожицу, и нарезала его мелкими дольками. Затем припустила картофель в оставшийся бульон и стала натирать сыр.

 - Первый пункт, описывал, сложные взаимоотношения духовной привязанности  между индийским князем и его приближенными.

 Что бы явить собой высшее существо,  правитель должен был иметь права – позволяющие полностью забрать человека «в себя».

 А это могло произойти только когда приближенный – добровольно обрекал себя на мучения и соглашался отдать своё начало полностью.

 Мучения же – являли собой переход воли к принимавшему дар.

 Так… по моему, соль у тебя была здесь.

    Лиза приправила мясо шафраном, петрушкой и зеленым луком. Вытащила и нарезала кубиками картофель. За тем пассировала шалот, и уложила все продукты слоями, засыпав сверху сыром.

 - А второй пункт!

 Ты выдвинул предположение, что частью символизирующей душу, у народов являлось отнюдь не сердце, а язык!

 Ведь все наши желания, переживания и обещания – обретают вес только после того, как мысли высказаны вслух!

    Она поставила горшочек в духовку.

    Сотрудник закрыл глаза.

 Перед ним возникла линия морского берега. Летнее солнце припекало голову, но легкий ветер от воды не давал зною окутать тело целиком. Сквозь прозрачный сон, он слышал, как какой-то ребенок зовет маму.

 Во сне он представил себя  десяти летнего, катившегося на велосипеде по полю вызревшей пшеницы, и уже самого - весело зовущего: «Мама, мама!»

 Радость от встречи переполняла его. В конце желтой просёлочной дороги, стояла  женщина, широко открыв мальчику свои объятия.

 А вот он уже юношей, бежал на свидание. В руках у него была охапка полевых цветов, рубашка с коротким рукавом выбилась из-под ремня, лицо горело от ожидания первой встречи.  На качелях сидела и ждала хрупкая девушка, а он издалека радостно кричал:  «Маша, Маша».

 Внезапно усилившийся ветер сменил картину. И сотрудник уже стоял на залитом солнцем плацу. Гордый собой, под морские брызги и плеск волн, он произносил слова присяги.