Борис Лисицын - Лиловая мгла

С трудом проснувшись уже на следующий день, я обнаружил, что нахожусь в чьем-то уютном доме, как потом выяснилось, принадлежавшем сестре мистера Марлоу. Иштван был уже на ногах, и, едва завидев меня, стал рассказывать последние новости. Полицейские и ополченцы, что встретили нас на кладбище, задержались так долго потому, что потратили немало времени на арест мародерствовавших рабочих. Наше сообщение о лиловом газе — чужеродной живой субстанции — оказалось для них откровением, поскольку к моменту их прихода в Феннер его там уже не осталось. Пожар и саморазложение уничтожили реанимированных растений-монстров, и теперь деревню покрывали горы золы, пепла и оставшихся после распада оживших трупов странных минеральных веществ. А лиловый морок исчез, сделав это, по своему обыкновению, в весьма таинственной манере, словно его никогда и не существовало.

Позже, вернувшись на место бурения, мы предприняли кое-какие меры предосторожности. Под нашим руководством присланные из Бостона рабочие и милфордские добровольцы залили образовавшуюся в грунте узкую глубокую полость двумя дюжинами стогаллонных бочек цемента, а сверху добавили жидкого асфальта. Невольно сыгравший зловещую роль бур и поныне валяется там, как знак опасности.

И никому не известно, хранятся ли еще в феннерских глинах другие таящие непостижимый ужас шары.

VII

Что это было — по этому вопросу мы с Ферьянци провели множество часов в заинтересованных обсуждениях и спорах. Возможно, в Феннер загадочные глобулы, в которых прятался лиловый ужас, принес ледник, пришедший с далекого севера (допустим, из легендарной Гипербореи или еще более древней страны Ломар). Но откуда он взялся изначально? Иштван считал, что, поскольку лабрадорит (Ферьянци настаивал на том, что мы имели дело с его ранее не открытой разновидностью, но я думаю, что он заблуждался) является полнокристаллической магматической горной породой, можно предположить, что когда-то, миллиарды лет назад, эти шары выкинуло во время извержения вулкана на поверхность Земли из ее неизведанных недр, еще хранивших тесную родственную связь с непознанным Космосом. Может, их забросило каким-то путешествующим по межзвездным пустыням телом на нашу планету в те седые древние времена, когда у Земли еще не было защитного покрова атмосферы. А эти хранящие чудовище полые камни вообще сформировались в другом мире, что и объясняет их странный характер.

Новое представление о случившемся родилось позже. Я стал часто бывать у в гостях у Иштвана, беседовать с его пожилыми родителями — типичными мадьярами, неспешными, добродушными, рассудительными. Они никогда не теряли ментальной связи с родиной, и их стараниями в жилище Ферьянци всегда присутствовали элементы своеобразного колорита славной дунайской страны. Однако особенно сильно меня заинтриговали не оригинальные предметы венгерской национальной культуры, а привезенное семьей Ферьянци наследие прадеда Иштвана по материнской линии, трансильванского барона Тамаша Бадаи. В гостиной комнате висел огромный, высотой во всю стену, портрет барона, с которого сурово взирал пышноусый мадьярский аристократ, чьи черты и выражение лица заставили меня вспомнить о герое сравнительно недавно нашумевшего романа английского писателя Стокера «Граф Дракула».[6] Стоит ли говорить, что биография предка Иштвана была полна загадочными и подозрительными фактами и слухами.

Однажды Ферьянци привел меня на чердак своего дома и продемонстрировал внушительную стопку запыленных фолиантов, некоторые из которых были сильно проедены жуками, а другие и вовсе почти рассыпались от ветхости. Как оказалось, главным увлечением барона Бадаи было собирание всевозможных зловещих книг, большинство из которых находилось под строжайшим запретом всех освященных церквей. И вот тогда-то я впервые взял в руки ужасные «Летописи черных солнц», вышедшие из-под пера имеющего мрачную славу тамплиера Беренгария фон Лутца. Там же посреди всякой рухляди валялся латинский перевод не менее кощунственного «Свитка Наафранха», написанного распознавшим задолго до европейских ученых тайну древнеегипетской письменности персом Ширханом Лоди. И еще много других хранилищ знаний, которые обычные современные люди ни во что не ценят, хотя стоимость их для понимающих — весь мир.

Вооружившись объемистыми словарями и основательно перетряхнув собственную память, в глубине которой завалялись остатки школьных и университетских уроков латыни, мы долгими вечерами корпели над трудом фон Лутца. Должно заметить, что его книгу отличает странное смешение двух стилей — местами храмовник словно бы упивался какой-то злобной радостью, рассказывая о в высшей степени непонятных и отталкивающих предметах, и тогда казалось, что сам дьявол водил его рукой — от красочных описаний веяло нечестивым талантом, даровать который мог только обитатель Коцита.[7] Другие страницы несли печать богобоязненности и страха перед их содержанием; при этом фон Лутц мастерски использовал досаждавшую нам манеру говорить намеками и недомолвками.

Более всего нас поразила глава «De rebus praeterveteris et phenomena monstruosus tenebrarum», что значит «О давнем прошлом и ужасных явлениях мрака». В ней повествовалось о разных уродливых тварях, возникших и живших в различных мирах, в том числе на Земле, в невообразимо древние времена. Часть из них была земного генезиса, иные якобы прибыли на нашу планету из космической бездны, причем происхождение некоторых, похоже, вообще не имело четких пространственных координат и не было привязано ни к какой эпохе. Большинство монстров определялось фон Лутцем при помощи сравнений и аналогий со вполне реальными или известными мифологическими созданиями или, что встречалось особенно часто, с использованием комбинаций их отдельных элементов. Читать это было неприятно по эстетическим причинам, но возникающие благодаря подробному описанию яркие образы, которые рождались в нашем воображении, выглядели до того нелепо и неправдоподобно, что практически не оставляли в эмоциональной сфере никакого следа. Но изредка попадавшиеся неясные упоминания о каких-то смутных сущностях, которых нельзя было ухватить, представить, проанализировать и понять, вызывали в душе тревогу и желание немедленно забыть все полученные про них сведения, грозящие лишить покоя.

И вот, дойдя почти до конца этой главы «Летописей», мы наткнулись на раздел, заставивший нас буквально впиться глазами в текст. Речь шла об одном из самых загадочных феноменов, о котором сам тамплиер, похоже, то ли почти ничего не знал, то ли тщательно скрывал свое знание под покровом пространных рассуждений. Характеризуя это явление, он употреблял слово «туман», причем в странном на взгляд непосвященных сочетании c эпитетом «лиловый». Но нам не пришлось ломать голову над тем, что он имеет в виду, рассказывая о рождении лиловым туманом неких ignes fatui.[8]