Аарон Макдауэлл - Песок. Повесть длиною в одну ночь

И между ними — я.

Мое кино кончилось, я был лишь персонажем между ними. Между Вацко Дмитрием Евгеньевичем 1994 года рождения и имеющим судимость Карташёвым Дмитрием Валерьевичем. Когда я родился, Димка ходил с красным галстуком по Ташкенту и очень этим гордился, еще не зная, что где-то за полмира в Украине родился я. Когда родился Димка, мне было одиннадцать, - столько же, сколько и ему, когда мы встретились. Интересно, родился ли кто-нибудь, для кого был бы важен Вацко Дмитрий Евгеньевич, от жизни которого осталась только черта между датами на могильном памятнике?

Вырезали ножницами. Все насмарку, все просто и обыденно, - кино обрезали и ленту не склеить ни за что. И теперь кто-то за кадром торопливо и наобум за секунды выстраивает мне дорогу, используя ленты от других фильмов, и в панике пытается понять, — почему я никак не вписываюсь в сюжет?

Жизнь — ужасный фильм.

А мы — сложные личности, но плохие актеры. Мы не знаем, чего хотим и для чего созданы.

Мы — дети. Прямо как дети.

Только детям плевать, для чего они созданы. Они просто хотят — всего и сразу.

И честно говоря — они в своем праве.

— Не ори, — грустно попросил Димка низким красивым голосом, откинув волосы взмахом головы. — Слушать тошно.

Я замолчал, вытер непрошенные слезы с глаз.

— «Не ори»… А что мне делать?

Димка достализ пачки сигарету, положил пачку на стол. Я решительно достал еще одну, чиркнул зажигалкой и, глубоко затянувшись, выдохнул дым прямо в его сторону.

И с тоской подумал о себе, — ну не придурок ли?

— Сережа, ты придурок, — грустно констатировал Димка, сложив жилистые руки на груди. Сигарету он заткнул за ухо. — Тринадцать лет уже, а как маленький себя ведешь.

Я не выносил, когда он так со мной разговаривал. Слезы снова выступили на глазах, я прикусил губу, чтоб не разреветься. Сейчас я вел себя как идиот и понимал это, но упрямство не позволяло вести себя иначе.

— Да, как маленький, - я старался, чтобы голос не дрожал. - Я ребенок, ты сам мне вчера это говорил.

— Ну кто тебя просил с ними связываться? — Димка даже повысил голос. Это означало, что он очень расстроен. — И сколько раз я просил тебя не курить?

Много раз, Димочка. Очень много. И еще столько же раз попросишь. И я столько же раз пообещаю не курить. И все равно все твои просьбы и мои обещания без толку. Когда я впервые взял в зубы сигарету, мне было девять лет. И я тут же понял, что буду курить всю жизнь.

— Не об этом сейчас, — пробормотал я, но сигарету погасил.

Фраза повисла в воздухе. Нужно было что-то сказать.

— Димка, — я не смотрел на него. — Мне по любому конец…

— Вот только не надо утрировать, артист, — Димка усмехнулся, спокойно и уверенно, как всегда. — Конец тебе по любому, если и будешь продолжать так чудить. Сколько ты должен?

Тишина липким звоном обволокла комнату.

И в тишине сдавленно и тихо прозвучали мои слова.

— Пять тысяч.

Димка озадаченно почесал нос. Присел на край стола.

— Как я понимаю, не гривен.

Я промолчал. Что мы, фраера что ли, на гривны играть.

— Поздравляю тебя, Шарик, ты балбес, — произнес Димка растерянно. — А где их брать в случае проигрыша, эти пять тысяч, ты подумал?

Да ни о чем я не думал, Димыч, — с беспомощной обреченностью мысленно кричал я. Даже о деньгах я не думал. Просто — хотелось выиграть.

И в этом все и дело, — с ужасом понял я. Хоть копейка на кону, хоть миллион, — мне все равно. Просто хочется побеждать. Всех и каждого. Но делать это честно, и если не получается победить честно, то хотя бы честно проиграть.

Что я и сделал. Честно-честно.

А толку с этого. Я-то играл честно, а они нет.

Значит — не нужно играть, не зная правил и ситуации?

— Понял теперь? — голос Димки звенел, клубился вязью печальной заботы. Он тепло улыбнулся, обнял меня. — Криминальный, блин, авторитет… Ох, Сережа…

Я вздохнул. Улыбнулся в ответ.

А потом тихо расплакался.

Те ребята больше никогда меня не трогали и о долге не вспоминали. Я не знаю, что сделал Димка, но на меня смотрели с уважением, хоть и с той поры сторонились. Меня это устраивало, но кое-что не давало мне спать по ночам.

Это было не заслуженное уважение.

Я — нашкодившее ничто.

Я хочу стать компьютерщиком, буду учиться, — сказал я в тот же день Димке. За компьютерами будущее, и мне хочется творить это будущее лично, своими руками. И заработать уважение своими делами, а не чьим-то вмешательством. Так и сказал. Я был еще мальчишкой, а мальчишкам можно простить напыщенные фразы.

Мы помолчали. Я запоздало спохватился.

— Спасибо, Дим.

Поздно, очень поздно.

Зато искренне.

— Тебе спасибо, Сережа, — просто сказал Димка.

Мне стало очень больно.

— Серый… — испуганный и дрожащий Димкин голос. — Ты чего?

Я открыл глаза. И тут же напоролся на карий взгляд Димки, полный страха и растерянного непонимания происходящего, как будто Димка ждал объяснений. Я усмехнулся. Эх, Димка, если ты ничего не понимаешь, то я и подавно. И почему я еще жив? Ведь отчетливо помню, как кусал мои ноги холодный Днепр, не простивший дерзости.

— Теперь-то я точно умер? — спросил неизвестно у кого.

Димка продолжал с настороженным испугом смотреть на меня. Точно так же, как и до моей смерти, беспощадно светило солнце сквозь кривую дыру в ночи. Сколько сейчас времени, хотелось бы знать?

— Живой ты, Серый, живой, — вдруг затараторил Димка и порывисто обнял меня, лежащего на песке.

Я заметил, что полностью одет. Точно ведь помню, что раздевался перед прыжком в черную воду.

— Никогда не пугай меня так больше, — шепнул Димка, прижимаясь к моей груди. И это прозвучало как-то иначе, словно это сказал не он. Помолчав, он улыбнулся, добавил:

— Сердце стучит…

Где-то я уже это слышал, и добром это не кончилось, — цинично и зло подумал я.

Страх внутри можно было вытеснить только злостью. Я боялся признаться себе, что отчаянно боюсь, что внутри меня водоворотом хлещет и шумит паника, которую я и прячу за рваным цинизмом. Уже два раза я неминуемо должен был погибнуть, и все равно оказываюсь здесь, на солнечном пляже посреди февраля. Или принять за факт, что смерть меня все-таки скрутила еще на аттракционах, и это и есть загробная жизнь?

Ну-ка нахер такую загробную жизнь.

Почему мне страшно, а?

И Димка. Это вообще Димка?

Он умер семь лет назад. Я смотрел, как его закрыли крышкой и как начали забивать гвозди. Я чуть не рванулся оттаскивать тех, кто это делал, потому что они с ума сошли, они ж его закроют сейчас. Отдайте мне хотя бы такого Димку, хоть таким дайте запомнить.