Александр Сивинских - Открытие Индии (сборник)

– Не Черемша ли ты Валерий Павлович, возлюбленный сын мой?

Черемша хмуро кивнул.

– Возрадуемся, братие! – взревел безупречным оперным басом поп. – Сокол, летавший к Свету, – воротился!

Грянул туш. Братие возрадовались, чеканно выполнили упражнение с оружием, взяв его «на караул» и снова замерли, устремившись лицами ввысь. Гвардейские иноки шагнули в ногу к Черемше и крепко ухватили его под белы ручки. Главный поп троекратно облобызал ошарашенному Валерию давно не бритые щеки и отступил в сторону.

– Идём, сокол, – сказал один из гвардейцев в ранге, кажется, прапорщика. – Покамест отец-настоятель с экзархатом о твоей судьбе совещаться станет, в пещерах посидишь, покаешься, а дале… А дале – видно будет.

– Келью ему посуше выберите, да накормить-напоить не забудьте, – сказал деловито полковник им вслед. – Ибо герой.

– Истинно так, святой отец, – отрывисто рявкнули гвардейцы, согласованно поворотившись к полковнику.

Черемша, скованный их чугунной хваткой и не успевший своевременно отреагировать на мгновенную перегруппировку свято чтящих устав иноков, проскоблил носками унтов по земле. Главный поп величаво кивнул, мол, идите-идите, Бог с вами, и размашисто их перекрестил.

– Слушайте, братия, – спросил гвардейцев Черемша, когда они вошли в длинную кирпичную казарму и сжимавшие его руки чуть ослабли, – просветите: в какие такие пещеры вы меня волочете?

– Знамо в какие: на губу, – ответил прапорщик. – Ты чай, сокол, грешил в прежней жизни, скоромное ел, когда пост, али кровь людскую лил, так? А раз так, каяться надобно.

– Воистину, – сказал второй инок высоким и пронзительным бабьим голосом.

– Я не умею, – попробовал возразить Черемша.

– Не беда, сокол, научишься. Какие твои годы?..

Дверь медленно-медленно закрывалась – словно иноки ждали от него чего-то и не спешили уходить. Черемша скользнул рассеянным взглядом по узкой, строго заправленной койке, из-под которой выглядывал бок боксерской груши, по буфету, по белому гудящему шкафчику непонятного назначения, фаянсовой раковине с латунным краном, однотумбовому столу, полумягкому стулу, спохватился и крикнул в уменьшающийся просвет:

– Эй, божие люди, чья хоть власть-то в мире нынче?

– Дак, любови! – донеслось из-за двери. – Любови, сокол!..

[– Воистину! – Начальник третьей Индийской, Его Преосвященства патриарха всея Евразии, Северной Африки и Австралии и его Возлюбленной Супруги, экспедиции – отец Никон. В миру – Джаггернаутов И.И.]

…Только в профиль

Улочка была косой, словно почерк левши. Бешено цветущие палисадники скрывали дома по самую крышу, глухие заборы казались бесконечными. Слева от выложенной «торцами» мостовой тянулась заросшая иван-чаем канава. Высоко в лазурном небе, невидимый с земли, истошно пел жаворонок.

Из канавы торчали голые ноги с украшенными татуировкой узкими ступнями. Наколка на левой изображала улыбающуюся кошку, на правой скалился питбуль в шипастом ошейнике. Над ногами кружились пчелы.

– Шикарно! И над трупами у вас не мухи! – с радостью первооткрывателя воскликнул Алексеев. – Им там что, мёдом намазано?

– Мёдом, – согласился Репей. Прошагал к телу, наклонился, обмакнул два пальца в тягучую розоватую жидкость, сочащуюся из пупка. – Хотите попробовать?

Алексеев, переменившись в лице, отшатнулся.

– Ну, как знаете, – сказал Репей и облизал пальцы. Мёд слегка горчил. – Недозрелый.

– С ума сойти!

– Мы же договорились, – мягко пожурил его проводник. – Ни слова о сумасшествии, галлюцинациях и так далее.

– Да-да, простите. – Алексеев скорчил покаянную гримасу. – Трудно удержаться, когда такое…

– А вы постарайтесь. Не все здесь столь же терпеливы, как я.

Алексеев торопливо закивал. Он вообще был покладистым типом, этот Петр Сёменович Алексеев. Репей мог только догадываться, как такой рохля смог заработать сумму, необходимую для путешествия. Тем более, для найма проводника высокого уровня. Украл? Вряд ли, не той породы собачонка. Скорей, его кто-то спонсировал. Кто-нибудь состоятельный, но не настолько тонко чувствующий, чтобы отличить подлинный материал от фальшивки. Или просто дорожащий собственной шкурой: чужаку сдохнуть здесь проще, чем облизать измазанные мёдом пальцы.

Репей воткнул между татуированными ногами вешку, оттянул усик на конце антенны и отпустил. Усик завибрировал, издавая еле слышный звон. Пчел будто ветром сдуло.

– Маяк, – пояснил он специально для Алексеева. – Если нужное место не пометить, через некоторое время хрен отыщешь.

– А что с ним случится? Зарастет кипреем? – Наверное, Алексеев пошутил.

– Не-а. Просто исчезнет.

– Свих… гхм, простите. Я хотел сказать – поразительно. Но для чего вам этот труп? Собираетесь захоронить? Разве местные жители не станут этим заниматься?

– Как раз местные-то жители с удовольствием здесь похозяйничают, – ответил Репей. – Через несколько суток медок дозреет, и желающих заявить на него права образуется целая рота. Полного состава. А теперь всё законно. Вешка моя, то, что под нею – тоже моё.

– Этот… мёд столь ценен? – Алексеев почти не скрывал брезгливости.

– Как считать. Трёхлитровая банка тянет на цинк патронов. Да и то по хорошему знакомству. Сколько у вас стоит цинк винтовочных 7,62?

– Н… не знаю.

– Ну, тогда и говорить не о чём. – Проводник поправил ремень карабина и зашагал по звонким «торцам».

Алексеев напоследок взглянул на безостановочно вибрирующий усик антенны и устремился следом.

Паша Комиссованный отыскал Репья в «Пивной бочке». Впрочем, отыскал – слишком сильное слово. Где ему и быть, как не там. Семьи нет, постоянной женщины нет, работа – по мере поступления, а это самое поступление – по желанию. По его собственному. А в «Бочке» можно получить все радости невзыскательного гедониста в комплексе. Поесть-попить, попеть-поплясать, подраться-пообниматься. Выспаться, и на новый круг. Красота!

– Слышь, Виталя, – тряся изувеченной башкой, залопотал Паша. – Дело есть.

Репей подвинул ему собственный гранёный, наполнил всклянь и тепло улыбнулся.

– Угостись, обсудим.

Комиссованный посмотрел на стакан как Ленин на буржуазию. После Цхинвала руки у него вибрируют не слабее, чем голова, а пролить водку – обидеть угощающего. «Во дилемма! – подумал Репей. – Во я сволочь!»

Паша ненадолго задумался, потом решительно выудил из нагрудного кармана кожаный пенальчик, достал тонкий – словно инсулиновый – металлический шприц и прямо сквозь потную рубаху засадил иголку в грудную мышцу. В шприце был явно не инсулин. Трясти Пашу перестало уже через секунду.