Андрей Дашков - Мокрая и ласковая

Марк был холост, неприхотлив, уродлив и не претендовал ни на что особенное. Он даже не потрудился выбрать себе комнату. Борис знал, что в крайнем случае Розан удовольствуется диванчиком в холле или коридоре.

От Марка разило портвейном, он был небрит, и жена Стеклова поежилась, когда Розан смачно шлепнул ее губами в щеку. С детьми он сюсюкать не умел и не пытался. Вместо этого он тут же откупорил ключом бутылку.

– Ну что, старик, по стаканчику? За встречу!..

Они выпили. Собственно, это и было самое главное, что сближало их когда-то и разъединило теперь, – возможность вместе выпить и вместе расслабиться. Спрятаться на несколько часов от холода и пустоты, господствовавших снаружи… Чаще всего они пили в квартире Розенфельда, превращенной в мастерскую и помойку. И там еще бывали молоденькие, довольно грязненькие натурщицы, очевидно, считавшие хату Розана храмом альтернативного искусства, умевшие поддерживать разговор об оп-арте, Энди Уорхоле и отдаваться с такой же готовностью и так же равнодушно, как и позировать.

Стеклов подумал даже, не разыскать ли одну из них. Это было бы не очень сложно – Розан наверняка прибегал к их услугам. Такие отношения были практичными, удобными и ни к чему не обязывающими… Но что-то останавливало его. Встречи с прошлым, подвергнутым эксгумации, обычно не сулят ничего хорошего, причиняя одни только неудобства. Борис и Розан теперь находились на разных ступеньках социальной лестницы. Это разделяло сильнее, чем годы и километры…

Да, та нелепая квартира была убежищем – спустя десять лет Стеклов хорошо понимал это. Может быть, теперь убежище понадобилось Розенфельду? Если он приехал за этим, то жестоко ошибся…

Они опрокинули еще по стакану («Неплохо устроился, старик!.. Ну, давай, – за все это барахло!»), и стало совсем хорошо. Полупьяный Розан, презиравший туалеты, отправился «слиться с природой» и заодно изучить окрестности. Борис решил смотаться на «фиате» в город, чтобы докупить жратвы и выпивки.

Дети, игравшие на компьютере, ехать наотрез отказались, а жену он не брал с собой принципиально. Пришлось ограничиться обществом Мартина, для которого «ночь посещения», похоже, прошла бесследно. Пес был по-прежнему весел, прожорлив и проявлял задатки собачьего здравого смысла. Он все еще страдал щенячьим любопытством и всю дорогу внимательно смотрел по сторонам, перескакивая с переднего сиденья на заднее, где, в конце концов, и заснул, переполнившись впечатлениями.

Борис набил багажник и салон продуктами, купленными в ближайшем супермаркете. Этот Новый Год грозил обойтись ему в кругленькую сумму, но чего не сделаешь ради того, чтобы отодвинуть скуку в будущее хотя бы на несколько дней?..

Возвращаясь, он увидел стоявший у дома «джип-чероки». Декабрьские сумерки подкрались рано, и фонари тускло светили сквозь сетку мелкого дождя. Асфальтовая аллея блестела, как ледник под луной. Борис поставил «фиат» рядом с «чероки» и стал выгружать ящики с водкой и «кока-колой». Мартин нырнул в дом и залился звонким молодым лаем.

Еще с порога Стеклов услышал самодовольный и самоуверенный тенорок Гарика Ромадина. Гарику было под сорок, он обзавелся животиком, лысиной, неуязвимым цинизмом и умением всегда находиться в фокусе внимания, в том числе женского. Это было у него профессиональное. Он начинал балетмейстером в одном из местных театров, позже реализовал собственный проект. Что-то авангардное и эротическое, к тому же, с «голубым» душком.

Борис ничего не смыслил в пластическом искусстве, но когда-то делал для спектаклей Ромадина декорации. Гарик так часто держался за ляжки балерин, что давно должен был бы потерять интерес к женскому полу. При этом он оставался, что называется, «модным» постановщиком, и это приносило ему соответствующие финансовые дивиденды.

Розан уже вернулся и по-хозяйски устроился в холле, включив телевизор и развалившись в кресле. Рядом каталась на полу пустая бутылка «Кагора». С нею играла Ритуля. Славик слушал разглагольствования Ромадина, открыв рот. А того уже несло. Гарик трепался, заглушая динамик телевизора.

Завидев Бориса, он двинулся к нему, общаясь в маловразумительной манере, усвоенной на светских вечеринках, когда надо о чем-то говорить, но так, чтобы никто не запомнил – о чем. «Эй, Боб, давно не виделись! Ну, чувак, своей хатой всех накрыл! Слушай, только что-то со стилем… Со стилем что-то не то! Ты же классный декоратор, Боб, ну что такое, разленился, скотина?..»

К громадному удивлению Стеклова, Ромадин прибыл с дамой, которую представил как свою жену. Тоже балерина, судя по плоской груди и характерной манере ставить ступню. У нее была красивая матовая кожа, черные волосы и злой рот. Она была лет на двадцать его моложе и, судя по всему, далеко не глупа.

Борису показалось, что Гарик сейчас полезет целоваться, но тот ограничился похлопываниями по плечу и нежными объятиями талии. Откупорили коньяк и выпили «за встречу и знакомство». Подругу Ромадина звали Марина; она едва прикоснулась губами к краю рюмки. Марина внимательно наблюдала за присутствующими, словно пыталась заранее вычислить сильные и слабые стороны каждого. Несмотря на свою молодость, она казалась законченной интриганкой.

Лариса повела Ромадина осматривать дом и, как выразился Гарик, «бросить шмотки». Тот был для нее примером вполне светского человека.

– Ждешь еще кого-нибудь? – спросил Марк.

– Эдика и Шульца.

Эти двое были друзьями детства. Оба гнили в каких-то конторах со сложными аббревиатурами, мизерной зарплатой и минимальным количеством степеней свободы. Именно поэтому Стеклов ждал их только вечером тридцать первого.

Иногда Борис ставил себя на их место, и тогда жизнь начинала казаться кошмаром. Ежедневная бессмыслица с восьми до пяти. То, что кто-то еще в начале века назвал «отчуждением человека от результата труда». Однообразие, возведенное в принцип… Неслучайно жены обоих работали в тех же конторах. Этот круг был едва ли не более замкнутым, чем богема. При последней встрече Борис намекнул, что неплохо было бы возродить традиции холостяцких попоек. Четыре замужние женщины в доме – это было бы явно многовато по всем канонам.

Но сегодня уже не приедет никто. Мгла затянула стекла; он подумал, что на этот Новый Год, наверное, не будет снега. Зато никто не отменял человеческого общения – того, без чего он не мог, и того, от чего бежал, зная, что рано или поздно все окажется подделкой. Он с горечью осознал, что очень далек от настоящей независимости – такого состояния, когда никто не нужен, даже статисты в безжизненной драме успеха…

Розан выразил желание послушать что-нибудь по старой памяти. Гарик давно отошел от музыки, но тоже был не прочь встряхнуться. Женщины остались в гостиной смотреть очередное телевизионное ток-шоу, а трое мужчин заперлись в «музыкальной шкатулке». По пути Розан увел и початую бутылку коньяка.