Виталий Сертаков - Дети сумерек

— Дим, да на хрена? — вяло спросил Боб.

— Не, я хочу знать! — упёрся Росси. — Я хочу знать, какого хера ей никогда не нравится, что отвечают другие! Даже наши сраные отличники! Стоит Фатиху залепить мыслю по теме, как выясняется, что у неё одной верный взгляд на долбаную литературу! Других мнений нету, млин…

— Отпустите меня… — прошептала Клавдия, заворожённо наблюдая, как мальчик достаёт из длинной спортивной сумки ружьё. Она совершенно не разбиралась в оружии, но сразу, ни о чем, не спрашивая, интуитивно догадалась, что это не пугач и не детская игрушка. У школьника в руках оказалось настоящее заряженное ружьё, и если он будет неосторожен, то может случайно выстрелить!…

Холодный ствол упёрся ей в щёку. Боковым зрением Клавдия видела, как Боб, этот здоровенный буйвол, распахнул дверцу холодильника, затем залез туда, чуть ли не до пояса, и выволок за собой сразу все три полки с продуктами. Холодный борщ облил парня до колен, Мирка засмеялась. Боб грязно выругался и потянул с окна тюлевую занавеску. Один за другим, со звоном, стали отрываться кольца с карниза.

— Боб, вруби музыку!

— Ага, поляну вижу, — сальными майонезными пальцами Илинеску полез к её гордости, холимому и обтираемому бархатом музыкальному центру. Как стадо взбесившихся носорогов, заревел молодёжный канал.

— Обана, что я нашла!… — Мирка покачала в воздухе кожаным светло-коричневым портфелем Клавдии.

— Не трогайте… там же документы… — Клавдия напрягла связки, но паршивец Росси благоразумно обернул её горло тонким ремешком от её же пальто. Он теперь затягивал петлю ремня всякий раз, когда ему казалось, что учительница хочет позвать на помощь.

Замечательный итальянский портфельчик уже перекочевал к Бобу. Он расстегнул замки, одним махом вывалил на ковёр бумажное содержимое и, улыбаясь, Клавдии во весь рот, припечатал сверху содержимым другой салатницы. Креветки поползли по стопкам бумаг. Завершая начатое, Боб опрокинул в портфель кастрюлю холодного супа. С важным видом он застегнул замочки и бережно вернул портфель на столик в прихожую.

— Слив засчитан! — взвизгнул, Киса и прыгнул обеими ногами в груду салатов, кастрюлек и разбившихся банок. Затем он, невесть откуда, вытащил увесистую гладкую палку с блестящей нашлёпкой на конце, взвесил на руке, ухмыляясь чёрным плоским ртом. А дальше он сделал такое, отчего Клавдия забилась в своих клейких путах, как пойманная пауком муха.

Мальчик скинул кожаную куртку, остался в рубашечке. Перехватил дубину за тонкий конец и со всего маху врезал в самый центр серванта. Если бы за минуту перед этим Мирка не добавила громкость радиоприёмника, у Клавдии, без сомнения, заложило бы уши. Киса ударил вторично; из недр серванта потёк водопад разбитого хрусталя. Третьим ударом Киса вдребезги разбил телевизор.

— Отпустите меня! — жалобно простонала хозяйка квартиры.

— Отпустить? — удивился Росси. Клавдии внезапно показалось, что малолетний хулиган спит на ходу. Он переспрашивал и повторял слова, как будто тут же их забывал. — Ты это серьёзно? И что ты будешь делать, если я тебя отпущу?

Он даже потянулся к её гудящим запястьям, как будто собирался перерезать путы. На долю секунды у Клавдии мелькнула надежда, хотя ни малейших предпосылок к освобождению не наблюдалось.

— Я никому не скажу, если вы меня отпустите. Я же понимаю — всё это шутка, выпили, посмеялись… — она попыталась выдавить улыбку.

— Ты врёшь, — парировал Росси, — Ты нам всё время врёшь. Вы все врёте. Если я тебя отпущу, ты тут же побежишь к телефону. Ты нас всех хочешь упрятать в тюрягу…

— Нет, нет, ты ошибаешься, я вовсе…

— Ты вовсе? Что ты «во-овсе»? — издевательски проблеял он. — Вот скажи… Если я тебя отпущу, мне будет в четверти «отлично»?

— Будет… Я поставлю тебе…

— Ага! Учи албанский, гоблин! — зашёлся от хохота Боб. — «Отлично» ему! Ой, держите меня четверо!

— Я тоже почему-то тебе не верю, — Росси без улыбки выслушал смех своего подельника. — Ты снова врёшь, хотя прекрасно знаешь, что Каспер не позволит тебе поставить мне «отлично». Всем известно, что я учусь херово… Короче, ты снова соврала.

— А как бы ты поступил на моём месте? — нашлась Клавдия.

— A y меня место не лучше твоего, — отрезал Дим. — Ладно, скажи тогда другое. Это правда, что ты раньше трахалась с Каспером?

— Что? Что?… — Клавдия силилась вдохнуть, но не могла, словно он опять её ударил. Но Росси к ней не прикасался.

— Отпад! — засмеялась из комнаты Мирка.

— Ах, какие мы культурные, — укоризненно покачал головой Росси. — Я спросил — ты спала с завучем?

— Нет… Я не буду отвечать… За что вы издеваетесь надо мной?

— И в третий раз ты врёшь… Ладно, я скоро вернусь, — Росси потыкал ей кислым стволом в разбитый рот и присоединился к своим приятелям. — Услышу писк — выбью зубы!

Они хватали пищу руками со стола, всё то, что она с таким усердием готовила несколько часов, и пили вино из горлышка. Затем они вытерли руки о скатерть и с удвоенной энергией принялись крушить мебель. По радио передавали концерт по заявкам. Мирка болтала по телефону.

— Ребята, — стонала Клавдия. — Ребята, пожалуйста, мне нехорошо… У меня может быть сердечный приступ. Ребята, хватит…

— Заткнись, дура! — раздражённо прошипела Мирка, прикрывая ладонью телефонную трубку. — Тебе мало, что в школе мозги клюёшь? Хоть сейчас заткнись!

— Но… мне плохо, девочка… Ты же хорошая девочка, я тебя знаю, и родителей твоих знаю… — Клавдии показалось, что она нащупала слабое звено. Вроде бы при упоминании родителей на безмятежном лобике рыжеволосой воровки ненадолго сгустились морщинки.

Затем Мирка улыбнулась тёплой, доверчивой улыбкой, обозначив трогательные ямочки на щеках. Клавдия моментально представила старшеклассницу в детстве, тем более что они наверняка сталкивались в коридорах гимназии и раньше, до того, как Клавдии поручили вести литературу в одиннадцатом «А». Мирка захлопнула телефон и, всё так же нежно улыбаясь, присела рядом с распластанным педагогом.

«А я маленькая мерзость, а я маленькая дрянь!»

Мирка немножко попела, у неё оказался чистый, неплохо поставленный голос. Затем она плюнула Клавдии в лицо, рассмеялась и побежала к мальчикам. Она поцеловалась с Кисой, а затем с Димом.

Из комнаты, перекрывая мелодии семидесятых, доносился рык Боба. Он изображал гориллу. Подпрыгивал, повисал всей тушей на очередной книжной полке и раскачивался, поджав ноги, пока саморезы не выдёргивались из бетона. Полка с треском разламывалась пополам, треск заглушал даже рёв музыки в колонках, книги разлетались вперемешку с осколками хрустальных фигурок и рамками фотографий. Киса, как мяч, прыгал на диване, играя в батут. От его сапог плед и простыни приобрели цвет серого мрамора, а матрац превратился в комок рваных водорослей. Поупражнявшись в прыжках, Киса приволок из кухни длинный нож для разделки рыбы и принялся одну за другой вспарывать подушки. Он хватал перья горстями и подбрасывал вверх, изображая снегопад. Мирка, закутала голову в платок Клавдии и с хохотом кружилась по комнате, изображая то ли Снегурочку, то ли блаженную с паперти. Наконец, она не выдержала и повалилась на Дима Росси. Росси хохотал, схватившись за живот.