Говард Лавкрафт - Курган

Чернеющее жерло туннеля, как и вход в него, было выложено массивными каменными плитами — с тою лишь разницей, что тут вместо красноватого песчаника использовался темный базальт. Сохранились несколько уродливых статуэток, напоминающих потрепанные непогодой останки скульптур снаружи. Отсутствие коррозии указывало на сухой, умеренный климат; испанец и в самом деле отмечал по-весеннему приятное однообразие температуры в подземелье. По краям плит оставались отверстия для дверных петель, хотя самих дверей не было нигде видно. Сделав небольшой привал, Замакона разгрузил свою поклажу, выложив запас пищи и факелов, необходимых для возвращения. Под грудой наспех насыпанной пирамидки из скальных обломков он устроил подобие тайника, после чего, пристроив на спине полегчавший рюкзак, начал спуск на равнину, готовый к любым неожиданностям, поджидавшим его в этом затерянном мире.

Упругой походкой, перескакивая валуны и расселины, Замакона шагал вниз вдоль крутого, бесконечного склона. Расстояние до затянутой дымкой равнины было поистине огромно, ибо за несколько часов пути она ни на дюйм не стала ближе. Холм позади серой стеной возносился в яркое море голубых молний над головою. Тишина была всепоглощающей; звук собственных шагов, шум от падения камня достигал слуха с пугающей отчетливостью. Примерно в полдень Замакона в первый раз наткнулся на чудовищные следы, которые напомнили ему об уклончивых намеках Разъяренного Бизона и также о его бесславном бегстве.

Каменная осыпь, покрывавшая поверхность склона, не позволяла проследить направление следов, но в одном месте, где мягкий глинозем занимал значительную площадь, Замакона снова заметил отпечатки. Судя по их плотности, многочисленное стадо топталось в нерешительности, очевидно чем-то сбитое с толку. Точное описание самих следов в рукописи отсутствует; испанец больше занят собственными смутными страхами. Чем был вызван его испуг, станет ясно позднее, пока же он довольствуется лишь намеками, говоря о том, что это были "не копыта, не руки или ноги, даже не лапы — и не столь огромные, чтобы вселить ужас". Что и когда привело сюда животных, оставалось тайной. Вокруг не росло ни травинки, ни кустика, которые помогли бы решить загадку; хотя, если животные были плотоядными, то их конечности могли затоптать следы более мелких тварей.

Оглянувшись на вершину холма, Замакона различил слабые извивы дороги, спускавшейся в долину. Теперь от нее остались лишь общие очертания, присыпанные обломками скалистой породы. Раз или два испанец пересекал полотно дороги, сам того не подозревая, — настолько сильно оно было разрушено. Продолжив спуск, он вскоре достиг поворота, однако выбоины и камни не сделали его продвижение более легким. Перевернув мечом несколько комьев земли, он с удивлением поднял заблестевший в голубоватом сиянии предмет, который оказался монетой или медалью из темного, зеркального металла с уродливыми изображениями на обеих сторонах. Из его описаний получалось, что это был дубликат талисмана, который вручил мне Серый Орел почти четыре столетия спустя. Спрятав монету в карман, испанец двинулся дальше и к часу, когда, по его расчетам, во внешнем мире наступил вечер, разбил лагерь.

На следующий день Замакона поднялся рано и возобновил спуск в затянутую голубоватой дымкой, безмолвную долину. По мере приближения он постепенно различал отдельные предметы внизу: деревья, кусты, маленькая речка по правую руку, редкие скалы. Реку пересекал мост, соединявший остатки дороги с едва видимым ее продолжением на равнине. Замаконе казалось, что он различает поселения, разбросанные вдоль берегов, новые, разрушенные и уцелевшие мосты. Теперь его окружала чахлая травянистая растительность, густевшая с каждым шагом. Дорога стала ровнее и заметней, потому что на ее каменистой поверхности не росла трава. Обломки скал поредели, и весь безжизненный пейзаж холма разительно контрастировал с новым окружением.

В этот день далеко на горизонте показалась темная масса, похожая на табун животных. Что-то в их размеренном движении насторожило Замакону, хотя он уже давно не встречал чудовищных следов, так поразивших его в начале пути. Как бы ни выглядели оставившие их животные, встречаться с ними не хотелось да и не имело смысла. Темная масса еще не достигла дороги, между тем как любопытство и желание найти сказочные города побуждало Замакону идти вперед. Стоило ли придавать значение полустертым отпечаткам лап и испуганным рассказам невежественного индейца?

Всматриваясь до боли в глазах в быстро перемещающееся пятнышко у горизонта, Замакона сделал попутно несколько интересных открытий. В голубоватом мареве впереди странно мерцали шпили неведомых городов. Рядом с каждым, разбросанные вдоль дороги, возвышались схожие друг с другом башни, стены которых скрывали дикорастущие растения. К тем, что стояли поодаль от дороги, вели широкие просеки в низкорослой растительности. Не было заметно ни дыма, ни других признаков жизни. Теперь Замакона видел, что равнина не бесконечна в своем протяжении, хотя вездесущая голубоватая дымка до сих пор поддерживала это заблуждение. У горизонта ее окаймляла гряда невысоких холмов, в расселине между которыми терялись река и дорога. Все это — особенно сверкающие шпили городов — предстало в самых ярких красках перед взором путешественника, когда Замакона устраивал свой второй привал в бесконечном сиянии подземного дня. Над головой парили стаи птиц, однако разглядеть их пока не представлялось возможности.

На исходе следующего утра, как это отмечено в рукописи, Замакона достиг безмолвной равнины и по хорошо сохранившемуся мосту из черного базальта пересек реку. В прозрачной воде плавали стаи огромных рыб необычного вида, на дне колыхались серые водоросли. Дорога была вымощена, но местами сильно заросла сорняками и ползущими растениями, хотя направление не терялось благодаря столбикам с непонятными значками по обочинам. По обе стороны трава была гуще и выше, кое-где попадались деревья и кусты, повсюду выглядывали огромные голубые цветы. Неожиданные шорохи и шуршание в траве указывали на присутствие змей. Через несколько часов путешественник достиг рощицы, окружавшей одну из сверкающих башен. Буйная растительность поглотила зловещего вида опоры, на которых когда-то крепились каменные створки ворот; зеленые кроны гигантских деревьев закрывали небо над головой. Свернув с дороги, Замакона был вынужден пробираться через переплетение веток шиповника, обступившего покрытую мхом аллею. Каменные колонны и вековые деревья лишали возможности обзора.

Наконец, в зеленых сумерках, он различил старинные Стены башни — остатки замка, в этом не могло быть сомнения! Множество уродливых барельефов, чуждые лица и персонажи усеивали каменную поверхность. К сожалению, повествуя о своих находках, Панфило де Замакона впадает в чрезмерное благочестие, столь свойственное испанцам эпохи Возрождения, но столь же неуместное в путевых заметках. Вместо подробных описаний рукопись предоставляет нам только догадываться о причинах, побудивших автора отделываться туманными намеками. Дверь в башню была распахнута: из-за отсутствия окон внутри царил непроглядный мрак. Поборов отвращение, которое вызывал вид настенных барельефов, Замакона извлек из рюкзака стальной прут и кремень, зажег факел и, раздвинув заросли лиан, смело переступил порог.