Черные зубы - Хоу Кассандра

— Ты про призрачную девушку? — Филлип вышел из-за моей спины, подхватил меня под мышки, поднял на ноги и прислонил к стене ниши, рядом с вазой, полной мертвых цветов. Лепестки рассыпались в пыль у меня на глазах — я отпрянула. Воздух вокруг был вязким, как мед, казалось, его можно жевать. — Никто ее не видел. Не волнуйся.

Нет, поправила я себя, воздух не вязкий. Он был упругий и сладковатый, как пучок жил, если пожевать их несколько минут, — немного гадкое удовольствие!

— Нам надо уходить.

— После церемонии, — сказал Филлип.

— Нам надо уходить, — повторила я.

— Все будет хорошо.

— Типичное заявление белого парня.

Лин издал горлом раздосадованный, совершенно звериный звук.

Чуть поодаль от нас Фаиз и Талия робко взялись за руки перед алтарем, посвященным увядшим мертвым духам, божкам, до сих пор обитающим под сводами крыши. Можно было ощутить, как дом делает вдох. Можно было ощутить его взгляд. Я ощущала это.

— Даже если отмести все, что говорила Кошка, с чего вы, собственно, взяли, что это хорошая идея? Даже… даже если предположить, что все это лишь бред пьяного в стельку мозга, это тупо странно. На хер вам это вообще сдалось, ребята?

— Пойми… — вздохнула Талия.

Лин, всегда готовый с радостью обратить что угодно в шутку, набрал в грудь воздуха и выпалил, как из пушки:

— Да срать я хотел на вас и на ваше понимание!

— Тебя тут никто не держит. Тебе тут рад только один человек — Кошка, и оба вы… — Талия бросила на меня взгляд и прикусила губу, предъявив белые зубы, точно оскорбление.

Она отцепилась от Фаиза и двинулась вперед в сопровождении извивающихся красных шелков.

— Просто. Убирайся. Отсюда. Идет? Никому ты тут не нужен. Ни ты, ни твои шуточки, ни твой поганый идиотский сыр…

— Секундочку, вот не надо! Ты ела мои харчи так же, как и остальные.

— Вон, — с чувством проговорила Талия. — Вон. Отсюда.

— Хорошо, — сказала я.

Все повернулись ко мне. Все глаза обратились на меня, даже те, что усеивали стены, глаза, обрамленные сусальным золотом, намеченные кистью художника. Комната завертелась, завращалась вокруг тысяч нарисованных лиц. И особняк выдохнул.

— Мы уходим, — сказала я и для пущего эффекта повторила чуть тише: — Мы уходим.

— Кошка, не надо. — Фаиз уже вклинился между нами. — Не надо тебе уходить. Мы с тобой не ссорились. Просто… Лин, чувак, извини. Без обид, но я хотел, чтобы это было радостное событие, понимаешь? Просто… ты можешь понять, я не знаю, ну, знаешь…

— Пусть уходят оба, если хотят, — сказала Талия.

— Талия, — наконец вмешался Филлип, в сутане, с белым воротничком священника, совершенная карикатура на Голливуд. Ни Талия, ни Фаиз не были католиками, но соль заключалась в том, что это не имело никакого значения. Предполагалось устроить внеконфессиональную, неортодоксальную церемонию. Таинство, заключенное в шутку, облаченную опытом. — Ты действительно этого хочешь на своей свадьбе? Я не думаю, что прогонять Лина…

Талия опустила фату — анахронизм, уступка навязанному Западом стандарту. Кусок белой кружевной материи, чудовищно безвкусный в сравнении с позаимствованными одеяниями, прошитый чем-то блестящим. Украшенная кистями занавесь опустилась с прохладным вздохом.

Огни дрогнули.

— Не надо меня жалеть, — жестко сказала я. — Не хочу я вашей жалости.

— Кошка… ты пьяная, — произнес Филлип.

У его доброты были зубы. И субтитры. «Сядь и не рыпайся», — значилось в них.

На стене расположился совет кицунэ — с бледной шерстью и черненными углем кончиками хвостов. Они застыли в необычно величественном ожидании. Делегация тэнгу вручала подарок их премьер-министру.

— Что, расхотела спасать жизнь этим дебилам? — спросил Лин.

— Филлип же сказал, что я пьяная.

Мой смех вышел похожим на перестук костей — ни грамма мяса для смягчения звука. Злобным, бездушным.

Я смерила присутствующих взглядом, скрипнула зубами и побрела к дверям.

— Я ничего больше не могу сделать. Я устала.

— Не надо тебе уходить, — повторил Фаиз.

Как будто достаточно просто вернуть меня на поводок, и все будет хорошо. Он тоже говорил сочувственно. На самом деле даже чересчур, его голос просто сочился сочувствием. Я смотрела на него и видела, как сострадание мало-помалу утекает, обнажая раздражение, злость, отвращение — давние, как память о нашем первом школьном знакомстве.

— Я серьезно.

Я ничего не ответила на это.

— Пойдем, Лин.

— Кошка! — Фаиз по-прежнему пытался помириться. Слишком плохо пытался. Слишком поздно.

Я не стала оборачиваться.

Звуки шагов выдавали геометрию их перемещений. Шорох ткани: Талия движется по колоколообразной кривой, Фаиз шаркает за ней, отставая на четверть такта. Шаги Филлипа были четкими, но неторопливыми, звучали громко. Один лишь Лин шел так, словно грехи не гнули его к земле, он следовал за мной почти бесшумно.

На середине пути он сказал:

— А знаешь что? На хрен.

Вот и все предупреждение. Лин перешел с шага на бег, и, обернувшись, я увидела, как он тянет руку к фате Талии. Его пальцы вцепились в тонкую, отливающую перламутром ткань, в бусины по краям. Фата превратилась в лоскуты, похожие на клоки бледной кожи, просвечивающие, мягкие, как ресницы. Торжествующий вопль Лина задохнулся, не успев родиться из горла.

В этот раз она ничего не стала прятать — тварь под фатой Талии. Моя девушка из зеркала. Я не смогла запомнить ее лица, потому что запоминать было нечего. Черные волосы щупальцами обвивали бесформенный кусок мяса. Ни единой черты. Только догадки. Только гладкая плоть и ухмыляющийся рот, растянутые до предела красные губы, черные зубы и запах чернил. Пока я стояла, вытаращив глаза, кимоно Талии начало истекать цветом, розовые и золотые ручейки устремились с каждого слоя ткани, пролились в пыль у ее ног, и осталась лишь белизна, цвет дорогого мела и кости, выложенной пропечься на солнце.

Прежде чем кто-либо из нас сообразил закричать, охагуро-бэттари засмеялась.

— Кто… что это за дрянь?

Фаиз издал звук, какого я никогда прежде не слышала: вой застрял в его легких и вырывался наружу судорожными вздохами. Кицунэ обернулись. Притворство закончилось. Нарисованные тэнгу приблизились отрывистыми скачками, перепрыгивая через стыки сёдзи, — стая глумливых мультяшек. Фаиз грохнулся на пол, по-крабьи попятился назад, ругательства булькали в его непослушном горле.

Филлип трижды перекрестился в неправильном направлении, прежде чем сообразил, что делает, глаза его превратились в два блюдца с белой каймой вокруг радужки. Сквозь щели в стенах, там, куда добирались лучи фонаря, я различала смутное, плавное шевеление в коридоре.

— Говорил же я вам, что в нее вселятся призраки и мы все окажемся в жопе, — заявил Лин с, пожалуй, чересчур глубоким удовлетворением.

Мертвая девушка, тварь, прикинувшаяся Талией, подменная невеста Фаиза, белая, точно кусок воска, теперь уже не смеялась, а тихо кокетливо хихикала. С наигранной скоромностью прикрыв рот рукавом, опустив подбородок, она двинулась к Фаизу; с каждым ее шагом он отползал назад, всхлипывая, мотая головой.

— Суэномацуяма нами мо коэнаму…

— Что за хрень она несет? — хрипло прошептал Фаиз.

— Чувак, ты серьезно? Мы оба китайцы. Кто у нас Филлип, я без понятия. — Голос у Лина стал истерически-тонким, он ткнул пальцем в Фаиза: — Но японцы в семье только у тебя.

— Что-то про гору. — Я сглотнула. Я слишком окоченела от страха, чтобы его поправить. Я тоже говорила по-японски, еле-еле, но в критической ситуации мозг мобилизовался. — И… кажется… про обещание.

— Уже зацепка. — Филлип с перекошенным лицом принялся копаться в телефоне, пытаясь наскрести хоть какие-то ошметки сигнала. Руки его тряслись. — Я нашел… твою мать, не грузится, сука. Да что такое… ах ты зараза.