Избранные Истории (ЛП) - Ли Эдвард

Он был в большой палатке.

Дженис стояла у стола, бледная, в ночнушке. Каспарца напротив, лавина жира, выпирающая сквозь огромную рубашку.

У брезентовой перегородки стоял Рака.

- Мы обретаем силу через душу, мистер Халл, - загадочно произнес Каспарца. - Рака - жрец Обиа[13], их еще зовут "Папалои". Он был рожден, чтобы порабощать души.

Черный жрец стоял неподвижно, застывшее лицо было лишено признаков жизни, как деревянная маска. На нем было ожерелье из человеческих пальцев или, может быть, "пуденда"[14], а на поясе висела усохшая голова младенца. Но в его руке, покачиваясь, болталось что-то еще: один из тех маленьких мешочков на шнуре, один из "макаков".

- Я думал, мы договорились, - простонал Халл.

- О, да, мистер Халл, - заверил толстяк. - Но вы ведь хотите узнать мой секрет, не так ли?

- Мне похуй Ваш секрет. Просто позвольте мне освободиться.

- Всему свое время, - оскал Каспарцы, казалось, подпирал вздутое лицо.

Он кивнул Джeнис.

Мне пиздец, - понял Халл. Он пытался освободиться от пут. Не нужно быть гением, чтобы сделать вывод, что они собирались убить его. Но почему? Он не вышел "за рамки". Это не имело никакого смысла. Какой-то новый перевозчик дома заказал его? Кто-то слил его как кусок дерьма?

- Послушайте, я не знаю, что я сделал, и я не знаю, что происходит. Просто отпустите меня. Я заплачу вам, сколько захотите.

Каспарца рассмеялся, покачивая жиром.

Дженис толкнула стол на колесиках, как каталку. Ебать твою маму три раза! - подумал Халл, и это были самые светлые и самые человечные мысли. Его глаза расширились. На каталке лежал труп: мужчина, американец. Он был бледный и обнаженный.

- Дженис покажет тебе, - сказал Каспарца. - Силу души.

Халл стиснул зубы. Дженис очень ловко вскрыла живот трупа большим скальпелем для аутопсии. Она погрузила руки в разрез и начала все оттуда вытаскивать. Сначала появились блестящие розовые булочки кишечника, затем почки, печень, желудок, селезенка. Она бросила каждую влажную массу органов в большой пластиковый мусорный бак. Затем она потянулась дальше, к более "высоким" вещам - сердцу, легким. Все это тоже ушло в мусорное ведро. К тому времени, как она закончила, она была по локти скользкой от темной, свернувшейся крови.

- Мы можем поместить от шести до восьми кило в среднестатистический труп, - сообщил Каспарца.

Халл нахмурился, несмотря на свою дилемму.

- Ты совсем из ума выжил. Это самый старый, азбучный трюк. Таможня раскусила его много лет назад.

Каспарца улыбнулся. Теперь Дженис упаковывала запечатанные килограммы в вычищенную полость тела трупа, а затем набивала пачки поролона, чтобы заполнить пробелы и сгладить торчащие уголки. Она работала со спокойной эффективностью. Закончив, она начала зашивать зияющий шов черными нитками для аутопсии.

- Вы не можете провозить "кокс" в Штаты в трупах, - возразил Халл. - Таможня досматривает все авиаперевозки, включая гробы, в том числе тела, помеченные для перевозки. Любой идиот это знает. Твоя девушка сказала, что Вы все перевозите с курьерами.

- Совершенно верно, мистер Халл. Мои "мулы"[15]проходят прямо перед носом ваших таможенных агентов.

Что? - подумал Халл. - Проходят?

Дженис задрала ночную рубашку. Взгляд Халла, с ужасом оценивая наготу, поднялся от ее ног, к участку лобковых волос, затем выше и остановился. На животе у нее был длинный, черный шов.

- Дженис была моим "мулом" довольно долгое время.

Боже мой, - подумал обо всем этом Халл.

Рака что-то пробормотал, как бы напевая тяжелые, непонятные слова. Слова казались ощутимыми, они словно сгущались в воздухе, как туман. Они казались живыми. Затем он поместил один из "макаков" на шею трупа.

И труп сел, а затем слез с каталки.

О, Боже! О, Боже! О...

Рака вывел труп наружу.

Каспарца протянул к Халлу свои толстые руки, его лицо, впервые, было спокойным в каком-то торжественном знании.

- Итак, видишь, Амиго, наша сделка в силе. И ты станешь своим собственным "мулом".

О, Господи! Господи! Господи!

Забрызганный скальпель блеснул в руке Дженис. Халл начал кричать, когда она начала резать.

Перевод: Zanahorras

"История о головаче. Часть 1"

- Было жутчее, чем ты слышала, - говорит тебе Дори Энн Слэйт, подливая кукурузного ликера в чашку. Ты просто забежала в ее крытую толем лачугу выразить соболезнования и... на тебе.

Ты и не думала.

- Я тока слышалa, что ее сестру, Люси, грохнул кто-то, кто вломился в дом.

Налитые кровью глаза Дори Энн кажутся больше положенного, но ввалившимися; в каком-то смысле у нее и вся жизнь провалилась. Ей сорок пять, но с той недели она словно лет на десять постарела. Цветущая грудь, заставлявшая подвывать всех мужчин, увяла под поблекшим желтым топом. Она всегда была для тебя типа матери-на-подмену, пышнее самой жизни, налитой силами и мудростью. Теперь она казалась неопрятной, светлые волосы потускнели и спутались. Она сидит со скрещенными ногами за шатким столиком и тебе видны дорожки тонких синих вен.

- Xочешь послушать, Марла? - спрашивает она.

Вопрос тебя шокирует. Тебе не стоило бы слушать, но... хочется. По какой-то причине хочется.

- О, мисс Дори, не хочу, чтоб вы мучались рассказом, но...

Внезапно полумертвые глаза на миг озаряются. Она похлопывает тебя по рукам на столе:

- Видишь ли, милая, рассказывать об этом мне приятно. А мне, видит Бог, не помешает хоть что-то приятное...

- Приятное? - ахаешь ты, не подумав. - Но мисс Дори, что ж приятного в рассказе о том, как сестру грохнули?

Безрадостный смешок, потом еще глоток.

- Ну ясно, тебе так не кажется, дорогая. Тебе скока - двадцать, двадцать один?

- Не, еле восемнадцать.

- Надо ж! - вскрикивает старшая, чуть громковато. - А ты цветешь, девочка! Это даже плохо - быть насколько красивой. Ты еще поймешь, что это проклятие, как поняла когда-то я. Лучше бы Бог нас сделал жирными и страшными. Моя сестра Люси это поняла, и нелегким образом.

Тебя терзает вопрос, поднявшийся из самых темных закоулков твоей души. Почему ты хочешь это знать? Как может быть приятно говорить об убийстве твоей сестры?

- Ты ведь чуток знала Люси, да? Она тоже была красива, на двадцать лет младше меня. Да... Наша мамаша сначала меня родила. Но внешность и принесла бедняжке Люси столько горестей. Парни ей проходу не давали и, что еще хуже, ей это нравилось. Реднеки трахали ее с пятнадцати-шестнадцати, да внутри у нее что-то не так было, она все время выкидывала. Но полтора года назад получился у нее малыш Кейд, так она его назвала. Но кто отец, не говорила...

Ты не знаешь, почему Дори Энн замолкла, но замечаешь, что слушаешь ее, вытянувшись на стуле от напряжения. Твое сердце колотится.

Снаружи садится солнце. Ты слышишь, как сверчки и лягушки заводят песни.

- Толком не знают, в какую это было ночь - пятницы, субботы, типа того. Парни из департамента шерифа так сказали. Кто-то пришел и изнасиловал ее, прямо возле колыбельки с младенцем. Пару раз изнасиловал, как сказали, и в зад тоже. Попользовал, чтобы кончу сбросить. Девчушку вроде тебя, Марла. Ты должна это знать. От большинства парней добра не жди. Говорят они приятно, выглядят хорошо, но в конечном итоге, ты для них только теплая дырка, куда можно кончить. Как Люси была для того парня. Натрахавшись, он перерезал ей горло. А затем, как говорят, насрал на пол и нассал на малыша Кейда в колыбельке. И ушел.

Желудок твой возмущается от этих слов, но еще сильней тебя беспокоит, что она сказала раньше: ты просто теплая дырка, куда можно кончить. Так вот, что ты в глазах мужчин?

Все, что ты можешь, - глотать.