Знаки и знамения - Мара Вульф
– Это Николай нашел, – прорычала она без тени благодарности. – Он тебя, наверно, и на краю света найдет.
Я посмотрела на то место, где ликаны удерживали Алексея, однако он исчез.
– Алексей думал, что сможет спасти Селию. Он сделал это ради нее.
Я прислушалась к себе. К своей магии. Неужели я правда бессмертна? Значит, я могла умереть только если бы Мелинда похитила мою магию. Где-то глубоко в моей душе горело алое пламя. Она еще здесь. Без понятия, какие чувства это у меня вызвало: ужас или облегчение.
– Хватит нести эту викканскую чушь. Он сдал тебя им, – повысила на меня голос Лупа. – Этому нет оправданий.
Наверно, она права. В старой прошлогодней листве валялось пять ликанов с искривленными конечностями. Должно быть, они стояли на страже, пока Мелинда и Раду творили свое страшное дело. К нам направились Кайла, Ярон и Магнус, а затем я заметила Николая. Он в этот момент накрывал тело верховного жреца его же красным плащом. Весь переломанный, Раду лежал у подножия древнего дуба. Однако склонившийся над ним Николай был не тем мужчиной, которого я знала. Этот стригой целиком состоял из гнева и ярости. Повсюду алела кровь. Моя кровь, кровь ликанов, кровь Раду.
– Где Мелинда? – спросила я у Ярона, когда он подошел к нам.
– Сбежала. – Ведьмак снял свой плащ и аккуратно накинул его мне на плечи. Ткань коснулась израненной спины, и я застонала.
Николай оказался перед нами, а я даже не видела, как он приблизился.
– Я ее возьму. – Его тон не терпел возражений.
– Если тронешь хоть волосок на ее голове, Лазарь, я тебя прикончу, – пригрозила ему Лупа, в то время как все остальные отшатнулись.
– Не трону. – Он пристально смотрел мне в глаза. Во взгляде отражалось столько эмоций. Ярость, желание и грусть.
Я первой отвела взгляд, потому что не выдержала его силы. Моя кровь была повсюду. Наверняка ему тяжело терпеть ее запах. Тем не менее Николай с бесконечной нежностью взял меня на руки. Тело и душа горели, хотя пламя уже погасло. Все мое тело было одной сплошной раной. Я с огромным трудом держала глаза открытыми. Говорить было еще тяжелее, но я должна была сказать.
– Мне очень жаль, – прошептала я.
Николай заметно напрягся:
– Все это время ты знала, что я ищу. И не рассказала, кто ты.
– Я не знала. – Он мне не верил. Теперь еще меньше, чем раньше. Почему тогда не дал Мелинде и Раду закончить начатое? – Теперь ты убьешь меня, чтобы к вам вернулось бессмертие?
На меня накатила боль. Я застонала, когда она пронзила тело горячей стрелой. Мне стало нечем дышать.
Лупа подошла ближе к нам:
– Только попробуй, кровосос.
– Не смеши меня, – процедил он.
Я ахнула, когда в голове вдруг вспыхнуло множество огней. Затем они превратились в тени. А тишина – в оглушительный шум. Кто-то крепко обнимал меня и выкрикивал мое имя. Из глубин сознания всплыли образы. Казалось, голова вот-вот взорвется, и тут память вернулась.
Держась за руки, мы с Кириллом шли по цветущему лугу. Нас окружали зеленые, желтые, синие и красные оттенки. Над нами простиралось бесконечное небо. Мы побежали к папе, который стоял у ручья вместе с Лупой и кружил ее. Когда Кирилл и я добрались до них, он поставил ее на землю и поднял на руки сначала брата, потом меня. Я уткнулась ему в шею, и он, рассмеявшись, понес меня обратно в двор, из-за чего Лупа бросила на меня угрюмый взгляд. Я показала ей язык.
Картинка размылась, и вместо нее возникла другая.
Мама испекла торт, в нем торчало десять свечек, которые мы с Кириллом задули. Отец поцеловал меня, прежде чем уйти на поиски убежавшей Лупы. Мама уложила нас спать и спела песенку перед сном. Она волновалась и постоянно смотрела в окно, но папа с Лупой не возвращались. Когда я проснулась, почувствовала запах дыма. Кровать Кирилла оказалась пуста. Раздались крики, и я выбежала наружу. Дом горел, а мама лежала у подножия лестницы с вывернутыми конечностями. Я визжала и звала папу, но за мной никто не пришел. Позади меня в окна врезались огненные шары, и я услышала пронзительный смех. Он звучал безумно. Длинная белая ночная рубашка мешала бежать, когда я бросилась к окну в конце коридора, как учил меня папа. Там забралась на подоконник, толкнула створку и спрыгнула на крышу конюшни. Я так часто это делала, что мне уже даже не требовалось смотреть под ноги. Пригнувшись, я поползла по черепице. Она оказалась горячей и обжигала ступни. Я плакала, но добежала до места, где можно было безопасно спрыгнуть в запасы соломы, заготовленные на зиму. Я видела бродившие вокруг дома фигуры, они стояли на длинных задних ногах и выли на луну, вскинув заостренные морды. Отвернувшись, я спрыгнула в солому. Затем встала, подобрала подол рубашки и устремилась в лес. Вдалеке раздался вой других волков. Мне удалось невредимой добраться до леса, который меня поглотил. Я убегала глубже и глубже, пока не очутилась на поляне. Там упала на колени и принялась обшаривать землю. В итоге открылся своеобразный люк, заросший травой.
– Папа, Кирилл, Лупа? – запыхавшись, пискнула я в темноту.
Ответа не последовало, но тем не менее я спустилась. Свет зажигать не стала, просто забилась в угол. Стены были обиты деревом, а на полу лежал ковер. Но тут царил холод. Я боялась и ужасно хотела пить. От дыма болело в груди. Я неотрывно смотрела наверх в надежде, что откидная дверь раскроется и придут папа или Кирилл. Даже Лупе обрадовалась бы. Отец запретил нам покидать убежище в одиночку, и я не знала, сколько уже просидела там. Час, два часа или два дня. Я напевала себе под нос папину колыбельную, пока не охрипла.
– Сладко спи, мой малыш, и луну в свое сердце впусти, она высушит слезы и боль твою утолит. Когда утром погаснет последняя звезда, солнце снова засияет в небесах. А пока спи, мой малыш, засыпай, впусти любовь в свое сердце и смело мечтай. Пока спи, мой малыш, засыпай.
С каждой минутой моя паника росла, тьма становилась гуще, и мне казалось, что я одна на целом свете. Когда распахнулся люк, я вздрогнула. Была еще ночь. Или уже. Кто-то спустился по лестнице, но ничего не говорил. Инстинктивно я поняла, что это не папа, не брат и не сестра. Мне хотелось кричать, но от слез и голода совсем не осталось сил. Я описалась и
