Джеймс Риз - Книга колдовства

— Но как же Себастьяна? — спросила я, указав пальцем на потолок, словно кто-либо из присутствующих мог позабыть, где та находится.

— Ром, — односложно ответил мне Асмодей.

Ром?

Теперь настал черед Каликсто давать пояснения. Он взял меня за руку и сказал:

— Вот именно, ром. Спирт — это… э-э-э… консервант.

— Вы хотите ее… консервировать?

Я в ужасе устремила взор на Асмодея, ибо мне пришла в голову мысль, что он собирается замариновать бедную ведьму, как какое-нибудь соленье.

— Нет! — с жаром возразил тот. — Я хочу лишь одного увезти ее прочь, проститься с ней, как подобает, как того хочется мне, да и всем нам.

Так мы и решили сделать, а потом старательно выдавливали из себя слезы во время обряда погребения одноногого моряка, похороненного в неглубокой могиле, в скудной почве острова Индиан-Ки. Позже, гораздо позже, той же ночью, мы наплакались всласть, опуская нашу любимую Себастьяну в бочку с ромом. Чтобы напиток, вытесненный телом нашей сестры, не пропал зря, мы решили совершить обильное возлияние в ее память. Почему бы нет? Приняли участие даже кольца Себастьяны: каждому из них досталось по целому кубку. Тризна вышла такой пьяной, а наш план начал осуществляться так успешно, что вскоре мы все впятером уже хохотали, задыхаясь то ли от смеха, то ли от попыток приглушить взрывы буйного веселья, из-за которых наш дом мог показаться со стороны не местом скорби, а местом буйного разгула. Затем, уже утром, когда действие алкоголя ослабело, мы опустили все занавеси и шторы, чтобы защититься от лучей восходящего солнца, повалились кто где, снова дали волю слезам и рыдали, пока не уснули.

Через несколько дней, в сумерки, наша небольшая похоронная процессия вновь собралась у люка, дабы проститься с нашей любимой Себастьяной. После жарких споров и дискуссий мы все-таки договорились о том, как именно проводить ее в последний путь, проявив к ней максимум уважения.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

То участь всех: все жившее умрет

И сквозь природу в вечность перейдет.

Ровно через девять дней после смерти Себастьяны мы под покровом сумерек незаметно отчалили от острова Индиан-Ки на двух лодках. Весла мы обернули тряпками, чтобы они не скрипели в уключинах. Асмодей с Люком плыли в первой — старший греб, а младший придерживал руками бочонок с телом Себастьяны; во второй лодке, на веслах которой сидел Каликсто, находились мы с Лео.

Мы ждали целых три дня, когда кровь перестанет сочиться из тела через все его отверстия. Нам с Лео приходилось то и дело менять пропитанные кровью простыни, а потом закопать их. Мы обмыли медленно стынущее тело и дважды проветрили комнату (на восходе солнца и при восходящей луне); нам все-таки удалось избавиться от казавшегося неистребимым стойкого железистого запаха. На долю Каликсто и Люка выпала обязанность выпроваживать под разными предлогами соболезнующих островитян, пока нас не оставили в покое, позволив оплакивать Себастьяну без лишних помех. Правда, люди продолжали выражать нам сочувствие, оставляя у дверей дома всевозможные подношения. Они нажарили, наварили и напекли для нас столько еды, что ее хватило бы на целый легион. А поскольку обеих Катерин во время описываемых событий приходилось держать подальше от нашего дома (bien sûr, без ущерба для их жалованья), то дары, сыпавшиеся, как из рога изобилия, поедал Люк, у которого в итоге заболел живот. И все равно большая часть яств осталась портиться на ломившихся под их тяжестью полках буфетной.

Когда нам с Леопольдиной удалось наконец справиться с лужами крови, совсем недавно хлеставшей и сочившейся из тела Себастьяны, мы на всякий случай выждали еще три дня. По словам древних авторов, в течение этого срока душа либо обрывает тончайшую эфирную нить, связывающую ее с телом (в прежние дни я видела эту серебристую пуповину и наблюдала, как она либо потихоньку тает в силу естественных причин, или обрывается в результате насилия), либо оказывается крепко привязанной к телесной обители, к земному дому. Потом мы прождали еще один день, дабы удостовериться, что душа Себастьяны действительно покинула телесную оболочку. Судя по всему, моя сестра не могла стать бесплотным духом, иначе я бы заметила признаки этого процесса, иногда называемого «осеребрением». Нет, ничего подобного не наблюдалось даже на седьмой день после смерти, когда, как утверждали древние, обычные души начинают свое вознесение. Так прошла целая неделя, потом еще два дня — я полагала, что лучше дождаться наступления полнолуния, чтобы яркий свет ночного светила помог нам.

Островок, на который мы направлялись, не имел названия, зато там был широкий пляж и вдоволь песка, куда мы смогли бы воткнуть рукоятки наших факелов. Большая часть этого безлюдного маленького острова представляла собой болото, и вообще ничего примечательного на нем не удалось бы найти. Я даже не могу ничего сказать о нем, кроме того, что он расположен совсем близко от Индиан-Ки. Слишком близко. И это, конечно, было нашей большой ошибкой — до сих пор не могу простить ее себе. Перед нами стояла следующая проблема: как поступить с настоящим телом Себастьяны? Мы посадили покойницу на табурет и поместили в бочку, потому что при подготовке к погребению — пока обмывали, зашивали в голубой саван и так далее — мы с Лео заметили… Enfin, скажу лишь одно: смерть начала проявлять интерес к останкам нашей сестры. Не стану более распространяться на эту тему. Состояние ныне занятого мной тела напоминает мне о том, какие притязания предъявляет эта госпожа: бедная Мисси все сильнее коченеет, словно дает знать, что мне нужно спешить.

Итак, на тот подвернувшийся в недобрый час островок мы перенесли все, что доставили с Индиан-Ки, и собирались свершить немудреный обряд. Детали его мы обговорили заранее, и главным должен был стать погребальный костер. Мы собирались сжечь тело нашей сестры, чтобы ускорить для нее процесс расставания с землей. А если бы кто-либо из любопытства заглянул на островок, привлеченный светом костра, он не нашел бы нас там — мы успели бы отплыть, не оставив после себя ничего, кроме золы да обугленного круга на песке. Чтобы ускорить вознесение Себастьяны и обеспечить себе возможность отплыть как можно быстрее, мы захватили с собой горшки и кувшины с горючими маслами, лаками и тому подобным. Мы пропитали этими жидкостями ветки мангровых деревьев и древесные обломки, собранные для костра. В основание его Каликсто уложил большие толстые бревна, чтобы поставить на них бочку, а Люк притащил ветки поменьше — на растопку. Асмодей стоял у кромки воды и неотрывно глядел в море, положив правую руку на последнее земное пристанище своей возлюбленной.