Артур Дойл - Истории, рассказанные у камина (сборник)

– Насколько я понимаю, он обсуждал с вами обстоятельства исчезновения моего бывшего хозяина, мистера Станислава Стэннифорда, и упоминал опечатанную комнату в его бывшей резиденции.

– Да, верно.

– И вы проявили интерес к этому делу.

– Да, эта история меня чрезвычайно заинтересовала.

– Вам известно, что мистер Стэннифорд разрешил открыть комнату в тот день, когда его сыну исполнится двадцать один год?

– Да, я помню это.

– Двадцать один год ему исполняется сегодня.

– Так вы открыли ее? – спросил я, не скрывая любопытства.

– Еще нет, сэр, – очень серьезно произнес он. – У меня есть основания думать, что дверь будет лучше открыть в присутствии свидетелей. Вы – юрист и знакомы с обстоятельствами дела. Хотите присутствовать при этом?

– Конечно же!

– Днем вы, бесспорно, заняты, да и я тоже, так что давайте встретимся в девять часов у дома.

– Приду с удовольствием.

– В таком случае мы будем вас ждать. До свидания, – он с достоинством поклонился и ушел.

На встречу я прибыл, когда у меня уже болела голова от бесконечных и тщетных попыток придумать правдоподобное объяснение тайне, которую тем вечером нам предстояло раскрыть. Мистер Персеваль вместе с моим юным другом дожидались меня в маленькой комнате. Я ничуть не удивился, увидев молодого человека бледным и очень волнующимся, но сильное, хоть и тщательно скрываемое возбуждение маленького коммерсанта из Сити показалось мне необычным. Щеки его горели, руки подрагивали, он секунды не мог выстоять на месте спокойно.

Стэннифорд, увидев меня, обрадовался и принялся горячо благодарить за то, что я не отказался прийти.

– Ну вот, Персеваль, – обратился он к своему компаньону, – я думаю, теперь уже ничто не мешает нам приступить к делу. Я уже жду не дождусь, когда с этим будет покончено.

Бывший помощник банкира взял лампу и направился в коридор. Но, дойдя до опечатанной двери, остановился. Руки его дрожали, из-за чего свет прыгал то вверх, то вниз по высоким голым стенам.

– Мистер Стэннифорд, – сказал он надтреснутым голосом, – я надеюсь, вы готовы к тому, что, когда печать будет снята, а дверь открыта, вы, возможно, увидите нечто такое, что поразит вас.

– Что там может быть такого? Вы хотите запугать меня.

– Нет, мистер Стэннифорд, я просто хочу, чтобы вы были готовы… держали себя в руках… не позволяли себе… – после каждого оборванного предложения ему приходилось облизывать пересохшие губы, и я вдруг совершенно ясно понял, что он знает, что находится за той запертой дверью и это нечто ужасное. – Вот ключи, мистер Стэннифорд – и помните мое предупреждение!

Он протянул связку ключей, молодой человек нетерпеливо схватил их, потом поддел ножом выцветшую красную печать и сорвал ее. Лампа в руке Персеваля дрожала и дребезжала, поэтому я забрал ее и поднес поближе к замочной скважине, пока Стэннифорд подбирал нужный ключ. Наконец замок с щелчком открылся, дверь отворилась, молодой человек сделал шаг внутрь комнаты и, издав страшный крик, рухнул без чувств к нашим ногам.

Если бы я не прислушался к предостережению Персеваля и не приготовился к чему-то необычному, я бы наверняка выронил лампу. Комната, лишенная окон и мебели, была оборудована, как фотолаборатория. На одной стене висела раковина с краном, на другой – полка с бутылочками и мензурками. Тяжелый резкий запах, наполовину химический, наполовину животный, наполнял воздух. Прямо перед дверью стоял единственный стол, а за ним на стуле спиной к нам сидел человек. Поза его указывала на то, что он занят письмом. Очертания и общий вид его были совершенно естественными, но, как только на него упал свет, волосы зашевелились у меня на голове, я увидел, что затылок у него черный и сморщенный, а шея не толще моего запястья. Человек был весь покрыт пылью, густой, желтой пылью. Пыль была на волосах, на плечах, на сухих и желтых, как лимон, руках. Голова его была наклонена вперед и упиралась подбородком в грудь. Перо его все еще покоилось на пожухлом листе бумаги.

– Несчастный хозяин! Несчастный мой хозяин! – воскликнул коммерсант, и слезы потекли у него по щекам.

– Как? – изумленно вскричал я. – Это мистер Станислав Стэннифорд?

– Он просидел на этом месте семь лет. О, зачем он так поступил? Я ведь так просил его. Я умолял, я падал перед ним на колени, но он все равно поступил по-своему. Видите ключ на столе? Он им запер дверь изнутри. И он что-то написал. Нужно взять у него эту бумагу.

– Да-да, возьмите, и, ради всего святого, давайте побыстрее уйдем отсюда, – сказал я. – Этот воздух отравит нас. Вставайте, Стэннифорд! Идемте! – Подхватив его под руки, мы повели, даже, скорее, понесли сраженного ужасом молодого человека в его комнату.

– Это отец, – вскрикнул он, когда сознание вернулось к нему. – Он сидит там на своем стуле, мертвый! И вы знали об этом, Персеваль! Вы про это говорили, когда предупреждали меня!

– Да, я об этом знал, мистер Стэннифорд. Я хотел сделать как лучше, но мое положение было ужасно сложным. Все эти семь лет мне было известно, что в той комнате находится труп вашего отца.

– Вы это знали и ничего нам не сказали!

– Не сердитесь, мистер Стэннифорд! Не забывайте, что мне самому пришлось очень нелегко.

– Голова идет кругом. Я ничего не понимаю! – он вскочил, схватил бутылку бренди и отпил прямо из горлышка. – Так что эти письма матери и мне… фальшивые?

– Нет, сэр, ваш отец сам написал их и подписал конверты. Но отдал их мне, чтобы я послал их в нужное время. Я в точности выполнил все его инструкции. Он ведь был моим хозяином, и я не смог ему не подчиниться.

Бренди несколько успокоило взвинченные нервы молодого человека.

– Рассказывайте все, что вам известно. Теперь я готов вас выслушать, – сказал он.

– Хорошо, мистер Стэннифорд. Вам известно, что у вашего отца одно время были большие неприятности, и он переживал, что многие бедные люди по его вине потеряют свои деньги. У него было настолько доброе сердце, что даже мысль об этом доставляла ему невыносимую боль. Он страдал и мучился, пока наконец не решил расстаться с жизнью. О мистер Стэннифорд, если бы вы только знали, как я пытался его отговорить, сколько я потратил сил, чтобы переубедить его, вы бы не винили меня! И он, в свою очередь, умолял меня, умолял так, как меня еще никто не умолял. Но он для себя уже все решил и поступил бы по-своему в любом случае. Он мне так и сказал. Но еще он добавил, что от меня зависит, будет ли его смерть счастливой и спокойной или жалкой и мучительной. Я по его глазам видел, насколько серьезно он был настроен. И в конце концов я сдался и согласился исполнить его последнюю волю.

Вот что терзало его больше всего. Лучший в Лондоне врач сказал ему, что сердце его жены не выдержит даже малейшего потрясения. Мистер Стэннифорд страшно боялся приблизить ее кончину, и в то же время его собственная жизнь стала для него невыносимой. Как он мог покончить с собой и не ранить ее?