Евгений Акуленко - Ротмистр

Федюня Птаха ослушался. Едва скрылись чужаки из виду, бросился к горящей хате,

слезы на бегу глотая. По угольям, по битому стеклу добрался до деда, да принялся того за одежку наружу вытаскивать. Сух телом дед, с виду немощен, а тяжел, будто придорожный валун. Не может его Федюня вытащить. Только и сподобился что лавку опрокинуть. Стал он тогда на помощь звать, кричал, что есть силы до тех пор, пока на нем самом волосы от жара потрескивать не начали. Через окно на улицу выбрался и встал напротив крыльца, как камышовая тростина на ветру качаясь. На пожар станичники набежали, только поздно уже было. Провалилась внутрь крыша, взметнув кверху снопы искр, взревело, почуяв волю, погребальное пламя…

Мать Федюню увидела — на ногах едва устояла. Тот чумазый, изодранный, рубаха в пропалинах, глядит на пожарище распахнутыми глазищами и молчит. Голова вся в чем-то белом, то ли снегом, то ли пеплом припорошенная. Провела мать рукой, волосы отряхнуть пытаясь, да только и охнула. Седой стал ее сын, седой, как старик…

С моря тянул бриз, свежий и, по заверениям местных врачей, для организма невозможно благоприятный. Колючие кусты, название которым Савка так и не мог запомнить, цвели белым и розовым, наполняя воздух сладким духом, не приторным, а ровно таким, какой хотелось вдыхать еще и еще. Казалось, сама природа здесь умело угождала человеку, делая его пребывание в лоне своем чрезвычайно комфортным и приятственным. Не даром сюда, на итальянскую ривьеру безудержно манило путешественников всех мастей и сословий, особливо из холодной и сырой России, богачей на выгуле, странствующую богему и просто откровенных бездельников. Всяк норовил задержаться здесь подольше, насколько, впрочем, хватало средств. Савке последнее обстоятельство не грозило. Стараниями супруги денег прибывало столько, что потратить их не представлялось возможным даже самым отчаянным кутежом. Умелая игра Евдокии на Неапольской бирже не только позволила приобрести роскошную виллу на побережье с садом, колоннами, фонтанами и ротой прислуги, но и оставила кое-что прилипшим к рукам. Однако, Савка денег не считал. Они ему без надобности.

Вот сейчас он, пожалуй, скинет белые штаны с обрезанными штанинами, просторную белую рубаху, большую белую шляпу с полями и с разбега, пугая смуглянок-горничных, плюхнется в налитый до краев бассейн, выложенный мраморными изразцами. Там он наплавается, как сытый кит, отфыркиваясь и отплевываясь, и поспешит на открытую веранду к чаю, где станут ждать его свежие газеты из России и учитель итальянского языку. Вечером они с супругой укатят в оперу, после наведаются в какую-нибудь ресторацию, и, совершив моцион вдоль ночной набережной, отправятся ко сну. Конечно, кто-то может найти такое времяпрепровождение скучным, лишенным остроты и тока крови. Но Савка против природы не грешил. Он наголодался в этой жизни, натер краюху за пазухой, и остроты ему хватало в томатном соусе, что здесь подавали к спагетти. Савка блаженно выгнулся, как кот на солнце, и рука уже потянулась к пуговицам рубахи, но замерла на полпути. К воротам, скрытым в густой растительности, подкатила карета. Савка безошибочно научился отличать по звуку почтовый тарантас, бочку водовоза или коляски соседей. Прикативший экипаж был большим, на мягком ходу и перестуком колес своих излучал некую важность. 'Кого это принесло?' Супруга дома, гостей не ждали, может статься, это учитель итальянского заспешил? Легкое любопытство переросло в беспокойство. Карета стояла перед домом, фыркали кони, никто из прислуги не торопился с докладом о незваном визите. Минута текла за минутой, теребили пуговицу пальцы. 'Да кто же это?' — савка потерял терпение и двинулся к воротам быстрым шагом, удерживаясь от того, чтобы перейти на бег. Рывком отворил железную калитку и… Сложная гамма чувств отразилась на Савкином лице. На пороге стоял он сам. Одетый в легкий, по погоде костюм, в серых сандалиях, с тростью с золоченым набалдашником стоял господин, похожий на него, будто зеркальное отражение, мерил взглядом. Савка также не сводил с незнакомца изумленных глаз.

— А вы кто будете такой? — спросил Савка наконец, еле ворочая пересохшим от волнения языком. Незнакомец дернул уголком рта, прищурился недобро. Савка и не знал, что он умеет так недобро прищуриваться.

— А ты кем сам-то будешь? Савка поперхнулся воздухом. То ли от наглости, то ли от того, что голосом гость говорил в точности таким же, как и он, со всеми интонациями и тембрами.

— Холоп ты, — продолжил незнакомец. — Без рода, без племени. Без добродетели. Без заслуг. Подхватило тебя волной, взнесло на гребень, — не давая опомниться, отстранил Савку рукой, и безо всякого приглашения прошел в сад, направился к парадному входу с колоннами. — Не приходило тебе на ум, что зажил ты не своею жизнью? В чужом доме, в чужой постели. С чужой женою. А?.. Молчишь…

Савка, беспомощно хлопая ресницами, заспешил следом. Рой мыслей вертелся в его голове. Как это чужой? Кто чужой? Он? Как же это? Вот так пришел запросто некто, незваный негаданный и в одночасье прочит себя на его, Савкино место?.. Ну, уж нет! Дудки! Он не позволит. Это его жизнь. Его!

— Слышь-ка, любезный! — Савка попридержал визитера за плечо. — Ты ба соизволил объясниться… А то, того, — Савка внушительно потер кулак, — не посмотрю, что рожа похожа… Незнакомец легко высвободился и, не обращая на угрозы ровным счетом никакого внимания, продолжил:

— Вот, говоришь ты, а сам себе не веришь. Грызли тебя сомнения, вижу… Да только затаптывал ты их, душил… Прислуга гостеприимно распахнула двери, приняв гостя за хозяина. Тот вежливо поблагодарил на превосходном итальянском и прошел в дом. Савка попытался было приказать, чтобы лакеи схватили самозванца, но все иностранные слова куда-то испарились. Да что там, иностранные, Савка на родном-то языке ничего сказать не мог, шлепал только губами, как большая рыбина, выброшенная на берег, бестолково семенил следом и пытался ухватить визитера за лацканы. Тот преспокойно поднялся по лестнице и, изобразив деликатное постукивание, вошел в покои Евдокии.

— Чего там за возня, мил друг? Никак новые мебеля внести не могут? — та сидела за конторкой в излюбленной своей манере, поджав ноги, что-то раскидывала карандашом на листе. Незнакомец молчал. Стоял истуканом в дверях и молчал.

— Воды в рот набрал? — Евдокия подняла брови. — Куда это ты вырядился так?.. Из-за спины незнакомца высунулся Савка, попытался протиснуться в комнату. Евдокия вскочила, подобралась, как кошка перед прыжком. И… отшатнулась. Нахлынувший румянец смыл тень недоверия на лице, заставил заблестеть глаза влагой.