Роберт Говард - Собрание сочинений. Том 2. Голуби преисподней

— Я сделаю это, — сказал Бран. — Но Сулле я отомщу так, как никто и никогда не мстил ни одному римлянину. Ха! Да что они знают о тайнах этого древнейшего острова, на котором задолго до того, как Рим выполз из болот Тибра, кипела жизнь?

— Бран, нельзя использовать столь мерзкие средства. Даже против Рима.

— Ха! — резко выдохнул король. — В борьбе против Рима годятся любые средства. Я в безвыходном положении. О боги, а разве Рим ведет со мной войну по-честному? Я — король варваров, на моем теле волчья шкура, на голове — железная корона, все мое оружие — пара сотен луков да ломаных дротиков. Что еще у меня есть? Поросшие вереском холмы, хижины из ивовых прутьев, копья моих горячих соплеменников? А с кем я сражаюсь? С могущественнейшим Римом, его тяжелыми легионами, его широкими плодородными равнинами, его морями, кишащими рыбой и прочими богатствами, его горами и лесами, его золотом, его сталью, его гневом. И я буду драться с ним мечом и копьем, интригой и вероломством, змеей на тропинке, ядом в кубке, кинжалом из тьмы, да, — голос его стал глуше, — и с помощью подземных чудовищ тоже.

— Ты сошел с ума! — воскликнул Гонар. — Ты погибнешь, не успев выполнить и доли того, что задумал! Ты спустишься в преисподнюю, но вернуться обратно не сможешь! Что будет тогда с твоим народом?

— Зачем народу король, который не в силах ему служить? — спросил Бран.

— Но ты ведь даже увидеть не сможешь тех, о ком думаешь. Ведь они с незапамятных времен живут вне нашего мира, связь между их и нашим миром давно оборвана.

— Когда-то, — сказал король, — ты говорил мне, что все сущее сливается в единую реку жизни. И ты был прав — доказательства этому я не раз уже находил с тех пор. Каждая раса, каждая форма жизни так или иначе связана с другими расами, формами и миром вообще. Где-то есть тот слабый ручеек, который связывает тех, что я ищу, с общим потоком. Где-то есть Врата. И я найду их.

В глазах Гонара мелькнул ужас.

— Горе! Горе! Горе стране пиктов! Горе великому королевству, которое умрет, не успев родиться! Горе! Горе! Горе!

Бран проснулся. Вокруг было темно. Сквозь прутья решетки светили в окно звезды. Луны не было видно, лишь слабое мерцание над крышами домов указывало на то, что она еще не полностью ушла с небосвода. Король содрогнулся, вспомнив то, что видел во сне, и едва сдержал ругательство.

Он встал, отбросил плащ, натянул на себя легкую кольчугу, пристегнул к поясу меч, поправил кинжал и снова подошел к окованному железом сундуку. Вынув из него несколько небольших свертков, он пересыпал их содержимое в кожаный мешочек, завернулся в плащ и тихо вышел из комнаты. Слуг, которые могли бы шпионить за ним, не было — он решительно отказался от рабов, которых римляне, следуя политике своего государства, навязывали чужеземным послам.

Конюшня располагалась в передней части двора. Бран наощупь отыскал морду своего скакуна и задержал на ней руку, позволяя коню узнать хозяина. Все так же в темноте он оседлал коня и осторожно вывел его на узкую улицу. Луна уже полностью скрылась, мраморные дворцы и земляные хибары Эббракума окутывал только слабый холодный свет звезд.

Бран встряхнул тяжелый мешочек с золотыми римскими монетами. Он приехал в Эббракум, чтобы кое-что разведать, прячась под личиной посла. Однако, варвар до мозга костей, он не смог сыграть свою роль холодно и бесстрастно. Память услужливо развернула воспоминания о диких пирах, на которых вино лилось реками, о римских белогрудых красавицах, которым надоели их цивилизованные любовники и которые с вожделением смотрели на молодого варвара, о боях гладиаторов, когда на арене трещали кости, а в амфитеатре груды золота переходили из рук в руки. Он много пил и рискованно играл — так принято было среди варваров. Быть может, та потрясающая удачливость, которая не покидала его, брала начало в спокойствии, с которым он воспринимал и победы и поражения? Золото для него имело значение не больше, чем обыкновенный песок, сыплющийся сквозь пальцы. В своей стране оно ему было ни к чему, хотя он научился ценить его силу внутри границ цивилизованного мира.

В тени северо-западной стены едва различимо вырисовывались во мраке очертания огромной сторожевой башни, в подвалах которой располагалась тюрьма. Бран оставил коня в темной аллее и, словно волк, крадущийся за добычей, растворился во тьме.

Молодого офицера, дремавшего в одной из камер тюрьмы, разбудило какое-то слабое позвякивание у зарешеченного окна. Он сел и тихо выругался, когда звездный свет, падавший на голый каменный пол через решетку, напомнил ему о перенесенном унижении. «Что ж, — думал он, — придется посидеть здесь пару дней. Пару — не больше, Сулла знает, что у него, Валерия, могучий покровитель. И пусть тогда кто-нибудь хоть слово скажет о том, что произошло! Проклятый пикт!» Ход мыслей юноши, однако, тут же изменился: он вспомнил, что его что-то разбудило.

— Тс-с-с! — послышалось из-за окна.

Это еще что такое? Валерий подошел к окну. Снаружи трудно было что-либо разглядеть при свете звезд, но ему показалось, что он видит какую-то тень.

— Кто это? — он прижался лицом к решетке, пытаясь проникнуть взглядом во тьму.

В ответ послышался взрыв дикого хохота и блеснуло лезвие длинного ножа. Валерий пошатнулся и рухнул наземь, зажимая рукой зияющую в горле дыру. Кровь текла сквозь его пальцы, скапливаясь в лужу под судорожно подрагивающим телом.

Бран исчез, словно призрак, не задерживаясь ни на секунду, чтобы посмотреть на то, что происходило в камере. Стража, совершавшая обход, вот-вот должна была показаться из-за угла, он уже слышал тяжелый топот ног легионеров.

Сонные патрули, попадавшиеся пикту на его пути к узкой двери в западной стене, не обращали на него ни малейшего внимания. Щедрые подношения местного ворья и похитителей женщин приучили их к мысли о том, что не следует проявлять излишней бдительности. Однако одинокий стражник у западных ворот — его пьяные товарищи спали поблизости в лупанарии — поднял копье и потребовал, чтобы Бран остановился и назвал пароль. Пикт молча подъехал ближе. Его закутанная в темный плащ фигура угрожающе нависла над солдатом, на бесстрастном лице мрачно светилась пара холодных глаз. Бран поднял руку, и стражник уловил при свете звезд блеск золота, во второй руке пикта сверкнула сталь. Стражник понял и не колебался в выборе: бормоча что-то себе под нос, он опустил копье и открыл ворота. Бран направил в них коня, бросив под ноги римлянину горсть монет. Они золотым дождем зазвенели на мостовой, стражник бросился поспешно их собирать, а пикт исчез, словно его здесь и не было.