Составитель не указан - Зловещие мертвецы (сборник)

— Старший сержант Томас Айронс! — выкликнул он стоявшего первым в шеренге гусара.

— Здесь! — прошелестел тихий ответ.

— Старший сержант Томас Айронс, как принял ты свою смерть?

— Как принял смерть? — голос мертвеца терялся в шепоте волн. — Мне довелось обмануть девушку, предать друга в прошедшей жизни, и за эти преступления мне придется держать ответ. Но смерть я принял, как подобает мужчине. Боже, храни короля!

Трубач вызвал следующего.

— Рядовой Генри Бакингэм!

И следующий мертвец отвечал:

— Здесь!

— Рядовой Генри Бакингэм, как принял ты свою смерть?

— Как принял смерть? Я пьянствовал, воровал в прошлой жизни; в винном погребке в Луго я проткнул ножом человека. Но я умер и принял смерть, как подобает мужчине. Боже, храни короля!

Трубач обошел весь строй, и, когда закончил, его место занял барабанщик. Тот же вопрос был задан каждому из морских пехотинцев. Каждый отвечал: «Здесь», когда выкликали его имя, и каждый заканчивал словами: «Боже, храни короля!»

Завершив перекличку, барабанщик снова поднялся на могильную насыпь и произнес:

— Мы скоро вернемся, и расчет будет полным. Ждать осталось совсем немного.

После этого он повернулся к отцу и приказал везти их обратно в дом. Шеренги мертвых солдат колыхались, мутнели, провожая их дружным «Боже храни короля!», пока наконец все мертвецы не слились с темнотой, растворившись в ней, словно пленка дыхания на поверхности зеркала.

На кухне отец поставил фонарь на стол, безуспешно попытавшись возобновить прерванную починку сети. Его спутники, казалось, забыли о нем. Барабанщик подкрутил поярче фитиль — кровь продолжала сочиться из круглого отверстия в его груди, — тщательно установив внутри замка буквы. Закончив, он сказал:

— Вместо «Коруны» пусть будет «Байона». Ты выбросил «н» из Корунны, я выбрасываю «н» из Байонны.

Перед тем как защелкнуть замок, он медленно проговорил это слово: «Б-А-Й-О-Н-А». Молча повернувшись, он повесил инструменты обратно на крюк, затем взял трубача под руку, и оба шагнули в темноту, не оглядываясь по сторонам.

Отец был готов последовать за ними, когда услышал чей-то вздох за спиной: в кресле возле камина сидел трубач, который только что вышел из дома! Можете себе представить, что почувствовал в этот момент мой отец. Приблизившись к креслу, он наклонился над спящим. Перед ним был трубач во плоти и крови: телесная оболочка сохраняла тепло, сам же трубач был мертв.

Похоронили его три дня спустя. Поначалу отец и не думал рассказывать о той ночи: сказать по правде, он счел ее сном. Однако на следующий день после похорон ему повстречался патер Кендалл, возвращавшийся с хелстонского рынка. Священник окликнул отца:

— Слыхали новость, которую привезли с сегодняшней почтой?

— Что за новость? — вежливо поинтересовался отец.

— Союзники заключили мир.

— Долго же они раскачивались, — пробормотал мой родитель.

— Даже слишком, особенно для наших ребят в Байонне.

— Байонна! — Отец чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Ну как же! — И патер Кендалл рассказал ему об успешной вылазке французов, которую они предприняли в ночь на 14 апреля.

— Скажите, в боевых действиях не участвовал Тридцать восьмой полк? — спросил отец.

— Эге, — удивился священник, — я и не знал, что вы так внимательно следите за этой кампанией. Могу уверить вас, что этот, полк точно участвовал, ведь благодаря их стойкости французы не пробились дальше.

Тут мой отец прикусил язык; неделю спустя он сам сходил в Хелстон, купил «Британский вестник» и упросил хозяина тамошней книжной лавки прочитать ему вслух список убитых и раненых, среди которых оказалось и имя Джона Кристиана, барабанщика Тридцать восьмого пехотного полка.

После такого известия для набожного человека было вполне естественно облегчить на исповеди свою душу. Отец отправился к патеру Кендаллу и рассказал ему всю историю. Тот выслушал, задал пару вопросов и наконец поинтересовался:

— С той ночи вы не пытались открыть замок?

— Даже не прикасался, — отвечал отец.

— Тогда идемте и попробуем.

Когда они пришли в коттедж, патер снял инструменты с крюка и повертел в руках замок.

— Он говорил «Байонна»? В слове семь букв.

— Попробуйте выбросить одно «н», как это сделал он. — посоветовал отец.

Патер Кендалл набрал «Б-А-Й-О-Н-А»: послышался щелчок, дужка замка открылась.

— Эге! — Патер повертел пальцами кольца, посмотрел на отца. — Вот что я вам скажу. На вашем месте я не стал бы попусту болтать об этой истории. Поверить вам вряд ли кто поверит, а славу пустомели вы точно приобретете. Если хотите, я запечатаю замок святым словом, которое никто не будет знать, кроме меня, и ни трубач, ни барабанщик — ни мертвые, ни живые — не смогут больше воспользоваться своими инструментами.

— Огромное вам спасибо., если только это удастся, — обрадовался отец.

Патер подобрал свое слово, замкнул замок и повесил барабан с трубой обратно на их место. С тех пор прошло много лет, священник давно умер, прихватив с собой в могилу слово. И кроме как силой, никто не разлучит этих близнецов.

Роберт Хант

Призрачный жених

Давно, очень давно в Корнуэльсе, в Бостоне, жил один фермер по имени Ленайн. У него был единственный сын, Фрэнк, своим своенравным характером обязанный обоим родителям. Среди работниц на ферме выделялась одна молодая девушка, Нэнси Треновет, в основном помогавшая миссис Ленайн в различных хлопотах по дому.

Нэнси Треновет была очень хороша собой и совершенно необразованна в том смысле, как мы понимаем это теперь. Однако природа щедро одарила ее. и она в совершенстве усвоила все тонкости работы, тем более что и ее личным желанием было когда-нибудь завести небольшую ферму. Как и родители, ни разу не выезжавшие дальше окрестностей родного Пензанса, она представляла себе мир ограниченным несколькими милями неподалеку от края земной тверди. И хотя привычная ей карта мира была невелика, она поражала ее необычайно. Пустынные берега; маленькие, но плодородные долины; изрезанные холмы с коронами каменных пирамид; торфяные болота, заросшие дроком и лиловыми цветами вереска; омытые водой морские утесы и посеребренные солнечным светом пески — были страницами книги, которую она изучала под руководством матери, глубоко убежденной, что каждая вещь в мире есть пристанище какой-то души. Сердце девушки наполнялось глубокой религиозностью от рассуждений ее матери, вера которой была скорее ощущением того неизведанного мироздания, что начинается сразу вслед за нашим. Старшая Треновет обладала заметным влиянием среди соседей-крестьян; ее доброта и отзывчивость пользовались заслуженным уважением в приходе.