Клайв Баркер - Проклятая игра

Она забормотала.

Марти вздрогнул. Возникло какое-то движение в ее горле, таком тонком, что ему показалось, будто он почти может видеть, как в нем образуются слова. «Говори со мной, – мысленно взмолился он. – Скажи, что все в порядке». Ее тело задеревенело. Он коснулся ее. Мышцы были каменными, хотя она испускала взгляды василиска.

– Кэрис.

Она снова что-то пробормотала, горло ее затрепетало, но слов не раздалось – это было одно дыхание.

– Ты меня слышишь?

Если и слышала, то никак этого не показала. Секунды складывались в минуты, а она все еще была стеной, его вопросы натыкались на нее и падали в молчание.

А затем она произнесла:

– Я здесь.

Ее голос был какой-то нереальный, как у пойманной на приемнике иностранной станции: слова исходили из неопределимого места.

– С ним? – спросил он.

– Да.

Теперь на попятный идти нельзя, сказал он сам себе. Она прошла в Европейца, как он и просил. Теперь он должен использовать ее мужество по возможности наиболее эффективно и вытянуть ее обратно, прежде чем начнется что-нибудь скверное. Сначала он задал самые трудные вопросы, и тот самый, в ответе на который так нуждался.

– Что он такое, Кэрис?

– Я не знаю, – сказала она.

Кончик ее языка задрожал, выпустив ленту слюны через губы.

– Так темно, – пробормотала она.

В нем все было темно: такой же осязаемый мрак, как и в комнате на Калибан-стрит. Но, по крайней мере на секунду, тени были пассивны. Европеец не ожидал вторжения. Он не поставил стражей ужаса на воротах своего мозга. Она шагнула глубже в его голову. Вспышки света вспыхивали на углах ее мысленной картинки, как цветовые пятна, которые возникают, если потереть глаза, только ярче и стремительней. Они приходили и уходили так быстро, что она не была уверена, видит ли она что-нибудь в них или освещенное ими, но по мере продвижения вспышки случались все чаще – она начала различать какие-то образы: точки, решетки, штрихи, спирали.

Голос Марти прервал эти грезы несколькими глупыми вопросами, которых она не могла вытерпеть. Она их игнорировала. Пусть подождет. Огни становились все более замысловатыми, их образы перекрещивались, приобретали глубину и вес. Теперь ей казалось, что она видит туннель и кувыркающиеся кубики, моря накатывающего света, открывающиеся и зарастающие трещины, дожди белого шума. Она глядела, восхищенная тем, как они растут и множатся, мир его мыслей появился в мерцании небес над нею, падал на нее ливнями. Огромные блоки делящихся на части геометрических фигур обрушивались, парили в нескольких дюймах от ее головы, весом с маленькую луну.

И вдруг ушли. Все. Снова темнота, неумолимая, как и прежде, сдавила ее со всех сторон. На мгновение ей показалось, что наступило удушье, от страха перехватило дыхание.

– Кэрис?

– Я в порядке, – прошептала она далекому вопросителю. Он был другой мир, но он заботился о ней, или она смутно помнила, что это так.

– Где ты? – хотел он знать.

Она не имела ни малейшего понятия и поэтому покачала головой. Куда ей теперь направиться, собственно говоря? Она подождала в темноте, готовя себя ко всему, что может случиться в следующую секунду.

Внезапно снова возникли огни на горизонте. На этот раз – при их вторичном появлении – образы обрели формы. Вместо спиралей она увидела поднимающиеся колонны дыма. А вместо морей света – ландшафт с прерывистым блеском солнца, которое вонзалось в дальние холмы. Птицы поднимались на сожженных крыльях, затем оборачивались в листы книг, выпархивая вверх из пожара, который вздымался со всех сторон.

– Где ты? – спросил он снова. Ее глаза бешено крутились под закрытыми веками, попав в эту сияющую область. Он не мог различить ничего, кроме того, что она рассказывала, а она была ошеломлена, восторгом или ужасом, она не мог сказать, чем именно.

И здесь был также звук. Не сильный – тот край, по которому она шагала, слишком пострадал от опустошений, чтобы кричать. Жизнь почти ушла отсюда. Под ногами раскинулись тела обезображенные так жутко, как будто они упали с неба. Оружие, лошади, механизмы. Она видела все это как будто сквозь пелену ослепительного пожара, и ни один образ не блистал больше раза. За секунду темноты между одной вспышкой и другой картина полностью менялась. Только что она видела себя стоящей на пустой дороге и перед ней обнаженная кричащая девушка. А в следующий миг она глядела с холма вниз на стриженную лужайку, урывками видя ее сквозь клубы дыма. Теперь перед ней было серебряное тело березы, и вот его уже нет. Сейчас мелькнули руины с обезглавленным человеком у ее ног и снова исчезли. Но всегда огоньки были где-то рядом: сажа и крики в воздухе, чувство безнадежного круга. Она ощущала, что это может длиться бесконечно, эти меняющиеся сцены – в один миг ландшафт, а в другой – жестокий кошмар, – и у нее не будет времени, чтобы связать эти образы.

Затем, так же резко, как исчезли первые фигуры, пропали огоньки, и снова вокруг установилась тьма.

– Где?

Голос Марти нашел ее. Он был так встревожен, что она ответила.

– Я почти умерла, – сказала она совершенно спокойно.

– Кэрис? – он боялся, что, называя ее, пробудит Мамуляна, но ему было нужно знать, говорит ли она сама с собой или с ним.

– Не Кэрис, – ответила она. Ее рот, казалось, терял свою полноту, губы утончались. Это был рот Мамуляна, а не ее.

Она отняла руку с колен, как будто намереваясь коснуться своего лица.

– Почти умер, – сказала она снова. – Битва проиграна, ты видишь. Проиграли целую кровавую войну...

– Какую войну?

– Проигранную с самого начала. Но это не важно, да? Подыщу себе другую войну. Всегда какая-нибудь происходит рядом.

– Кто ты?

Она нахмурилась.

– Что тебе до этого? – огрызнулась она. – Это не твое дело.

– Да, это не так уж важно, – ввернул Марти. Он боялся допрашивать слишком настойчиво. Но на его вопрос ответил шепот:

– Меня зовут Мамулян. Я сержант из третьего фузильерского. Поправка: был сержантом.

– Не сейчас?

– Нет, не сейчас. Сейчас я никто. Безопаснее быть никем в эти дни, ты так не думаешь?

Тон был жутко приятельский, как будто Европеец точно знал, что случилось, и решил поговорить с Марти через Кэрис. Может быть, другая игра?

– Иногда, – сказал он, – я думаю о том, что сделал чтобы быть в стороне от бед. Я такой трус, ты видишь? И всегда был. Ненавижу вид крови.

Он начал смеяться в ней, густым, неженским смехом.

– Ты просто человек? – сказал Марти. Он едва мог поверить в то, что сам сказал. В мозгу Европейца прячется не дьявол, а этот полусумасшедший сержант, потерянный на каком-то поле сражения.