Лариса Романовская - Московские Сторожевые

— Афанасий, где там у тебя права были, ты говоришь? — Старый дождался, когда Фоня нас всех вперед пропустит и сам из этого шалмана выйдет.

Семен, кстати, тоже за правами полез, хоть его никто вроде и не спрашивал. Или я опять что-то важное проглядела?

Ну так и есть: Савва Севастьянович сейчас фотоизображения на документах местами менял. Я ему под локоть поглядывала, чтобы на Сеню лишний раз не смотреть. Жест-то для меня привычный, а смысл в нем совсем иной, не тот, что раньше был. Раньше я кусочек от чужого мирского счастья своровать пыталась, а теперь вот не хотела себя обнаруживать. Сейчас, когда все закончилось, сразу жить захотелось. Залпом! А Семен выглядит так, будто все переговоры ему еще только предстоят.

Я почти угадала. Как Старый Фонину физиономию на Семеновы права прилепил и подождал, когда Сенино изображение на бумагах Афанасия приживется, так сразу и заговорил. Мы-то все это время молчали, курили. Даже я пару затяжек сделала. А Жека отказалась — она, оказывается, пачку с лишним уговорила в ходе наших дипломатических изысков. Теперь вот стояла, свежим воздухом затягивалась через кашель, мешая слушать Старого.

— …к утру вернем. Хочешь, сам документы чисти, хочешь — Афанасия попроси. Сами разберетесь.

Сеня спросил неразборчиво что-то. Вроде ему какое-то одолжение требовалось:

— …а разве нет?

Старый помрачнел:

— Тебе про Несоответствие напомнить или не надо?

Если бы меня Зинка за локоть в сторону не оттянула, я бы и дальше все слышала. А так только наблюдала издали. Как Семен плечами пожимал и ключи от своей машины протягивал. Я тогда не разглядела, а сейчас воздухом поперхнулась: авто Сеня сменил, а вот брелок оставил. Простенький такой, но с изыском: крупная черепаха, а на ней маленькая сидит. Мой презент, давнишний очень. Тогда у нас только-только приличные нэцке появляться начали. Не подделка, а настоящие, импортные. Я этих черепах сама на чистую дорогу заговаривала — чтобы ни пробок, ни происшествий, ни гаишников, ни гололеда, ни утечки бензина. Ну я в машинах не сильно понимаю, но все, что знала, — все в игрушку вложила. Наверняка Семен потом что-то подправлял, я же не автомобилист. Но это неважно, ведь черепахи на месте. С виду скромные такие черепашки, а по сути — это схема одной позы, не особо пристойной, но для нас двоих памятной. Мне даже неловко стало. Я же в свое время на кухне в окно не просто плач наружу выпускала, но и всякую памятную мелочь швыряла. Полегчало, хоть и не сильно. А тут вот оно как. Хотя… Может, Сеня к черепашкам просто привык. Ну вещь-то на удачу сделана, такое выкидывать не сильно полезно (у меня после той швырятельной эскапады за ночь года три лишних набежало). Кто знает, в общем…

— …делать? Я Дашу обратно не приклею? — тревожился Семен.

Фоня ему сразу какую-то непристойность буркнул. О том, какими именно физиологическими субстанциями можно к барышне приклеиться. Вроде умный же человек Афанасий, а такое гнет. Вот интересно, а в нашей ситуации он тоже что-то похожее говорил или нет?

Семен на Фоню так глянул, что я своих мыслей устыдилась. Обернулась спиной, начала девчонок слушать. А там и слушать нечего: Жека кашляет с присвистом, Зинка своему мирскому супругу отзванивается. Он у нее ко всяким внеурочным дежурствам привычный, а в супружеской верности ни на секунду не сомневается… Я даже не знаю, это он сам и по любви, или это Зина над ним поработала?

В общем, мне тот мужской разговор все еще слышно было.

— Ну сам посуди, мы впятером в машину не влезем, — глупо оправдывался Фоня.

Семен вроде молчал.

— Явку тебе надо писать, — бухнул Старый. — Контора завтра до семи, сам знаешь. Если отпустят тебя — доложись, если нет…

«Если нет» — это страшная вещь на самом-то деле. Означает, что Семена жена дома настолько не ждет, что его ухода в Контору не заметит. Ну пока Сеня в своей профнепригодности будет каяться, кто-то из конторских успеет его девочку послушать. Если сумеет она три раза за это время про Сеню хорошее подумать, то оправдают его. А если наоборот, то… Это дисквалификация, стопроцентная.

Ох! У меня сейчас пальцы заломило — как от перегрузки, когда ночной обход слишком тяжелым выдается. Если бы эта Сенечкина жена не сегодня пришла, а сразу после свадьбы или, там, когда… ну когда она все это первый раз почуяла, то… Мы бы оба с ним тогда с работы полетели. Он за измену — недопустимо такое, я за сотворение умышленного зла. Оба!

— Он не… — развернулась я неудачно, асфальт-то скользкий. Покачнулась, но не упала. Только руками взмахнула и дальше продолжала размахивать: — Мне тоже тогда надо! Он же не один был!

Старый не удивился. Но ладонь поднял, меня приглушая:

— Ошибаешься, Леночка…

Голос у меня теперь тихим стал, ну так я поближе пододвинулась. Люблю я сейчас Семена или не люблю, главное, что вот так — нечестно. Не должен он один из-за меня… из-за нас…

— У тебя пятерка под вопросом! — дернула меня Жека. Она сейчас тоже хрипела, но не умышленно, а сигаретно. — Ты куда рвешься, дура?

Я про свои огрехи сама знала. Но та пятерка — то бишь пять лет по Несоответствию — могла быть, а могла и не… Как Старый бумаги в Контору отпишет, да как мы с этим соглашением разберемся. А у Сени-то прямо завтра…

— Ты вдова, тебя отмажут, — это Зинка. Она меня чуть вперед подтолкнула. Привыкла, видимо, на своей милицейской работе к таким показаниям или чему еще. А может, профессиональное сработало: они с Сеней вместе в Ленинграде в ту войну выживали. Это вам не любовь, это на все жизни…

— Я тоже тогда завтра… — прохрипела я.

Все-таки хорошо, что час поздний да мороз довольно звонкий: вокруг мало народу было. Тишина. Переулок пустой, только на перекрестке фары мелькают да на обочине Сенина машина капелькой сигнализации подмигивает.

— Я сам, — отмахнулся Сеня. Ладонью повел по воздуху — будто снег с невидимого стекла счистил, вернул мне голос. — Не надо, я сам.

Я обиду в себе почувствовать не успела, а он добавил сразу же:

— Спасибо.

Вот как хочешь это, так и понимай.

— На метро опоздаешь, — спохватилась Зинка. Меня в спину пихать перестала, а к Сене придвинулась. Зашептала доверительно: — Лучше орхидеи… что она любит у тебя?

Вот он как скажет сейчас: «Розы бело-палевые», — что мне тогда делать?

— Ландыши… — отозвался Сеня таким голосом, будто у него точное время вопрошали.

— Ну так давай, делай. — Зинка разве что снег под фонарем вытаптывать не начала. Честно старалась помочь, за меня мою работу делала. Я бы и сама могла сейчас цветы из ниоткуда вырастить, землю утеплить и один квадратный метр весны развернуть, да только вот… Ну видела я Семенову девочку, там не поможет это.