Николай Берг - Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 1)

Слова Сан Саныча мне потом не раз на ум приходили. Особенно когда с Мутабором встретился. А ведь может потому и выжил. Сложил бы лапки покорно — не разглядело бы чудище во мне союзника. Глядишь бегал бы сейчас я с чьими-то пришитыми ручками и откликался бы на какую-нибудь вычурную кликуху типа… А откуда брал свои кликухи вивисектор? Мутабор — вроде сказки Гауфа? А Альманзор? Знакомое что-то… Кольца… Оловянные кольца Альманзора — точно. Тамара Габбе, тоже сказки. Я ж их помню, отличные сказки были, значит и вивисектор их тоже в детстве читал… Надо же, читали вроде одно и то же, а гляди как вкось вышло. Значит мало правильные книжки в детстве читать, не все это, что нужно, ошибся значит Высоцкий… так какое у меня было бы имя?

Мухамиель? Кохинур? Альдебаран? Или еще лучше — Пилюлио?

А ну его к черту об этом думать.

И я тут же получаю подтверждение, что про серого речь — а серый навстречь. Из такси вылезает мичман Алик. В двух словах объясняет, что Валентина Ивановна очень хочет со мной пообщаться. Мог бы уж как воспитанный человек поздороваться не кивком, а как следует и мое согласие спросить… Ну да ладно, видно с дитенком что не так. Знакомая штука.

Но тут оказывается я ошибаюсь, в чем убеждаюсь сразу по прибытии на Летний пирс.

Кабанова, разумеется, с детенком, но дитенок сладко спит в куколе из спасательного жилета, благо мама с дитем сидят в небольшом катерке. Там же еще какой-то суровых лет военмор, с замасленными руками. Моторист наверное. Мне ничего не остается, как спуститься вниз, на покачивающийся катер. Алик не без изящества отдает швартовы и прыгает на борт. Катерок заводит мотором тарантеллу и шустро двигает вдоль берега. Оба моряка остаются в каютке, или как там это называется, а мы — на корме, под солнышком, греющим лавочки.

— Что то с ребятенкой? — спрашиваю я.

— Нет, с Лялей все в порядке, кушает, спит, растет на глазах.

— А к чему такая срочность? Аж на такси ехали? Что случилось? — улыбаюсь я своей наставнице.

— Вивисектор упокоился — отвечает мне Кабанова.

— Ну туда ему и дорога. Вот уж о ком сожалеть у меня не возникает ни малейшего желания.

— Как сказать. Проблема в том, что у Мутабора пропал стимул к существованию. Вы обещаете помалкивать о том, что сейчас услышите?

— Разумеется.

— Так вот, проект начатый с вивисекторских опытов в принципе провалился.

— Погодите, что вы имеете в виду? — недоумеваю я.

— Вы отлично знаете, сами же в нем принимали участие — сердится на мою недогадливость начальница некролаборатории.

— Вы о пришивании рук что ли? — с некоторым стыдом вспоминаю я бывшее этой весной происшествие. Которое я бы с удовольствиеим забыл ко всем чертям.

— Конечно же нет. Сохранение интеллекта у умирающего в ходе многократной реанимации. Как собственно и были получены материалы для управляемых морфов и самого вивисектора. Не могли вы этого запамятовать.

— Ну да. А что вивисектор тоже сохранил интеллект?

— Отчасти. Во всяком случае он узнавал Мутабора и даже вроде они о чем то беседовали. В перерывах между сеансами…

— Сеансы — это вы что имеете в виду?

— Скажем так — воздействие на вивисектора различными средствами…

— Звучит настораживающе. Слушайте, Валентина Ивановна. Я не ребенок в конце концов, говорите уж прямо. Без эвфемизмов.

Она строго посмотрела на меня, потом перевела взгляд на проплывающий мимо берег.

— А куда мы вообще сейчас плывем?

— Просто катаемся. Морская прогулка. Солнечные ванны.

Немного помолчали. Потом она снова заговорила.

— Всего было проведено 39 экспериментов. Только один, номер три — успешный. И бесполезный. У 38 пациентов сохранения интеллекта не произошло.

— Но у вививсектора было два управляемых морфа с остатками интеллекта. И он сам тоже, вроде как вы говорите, был успешен. Хотя бы отчасти. Значит, вы что-то делали неправильно, не соблюли условий эксперимента.

— Здесь вы правы. Но мы не могли соблюсти условий по определению — печально вздыхает железная Кабанова.

— Не понимаю. То есть у нас, в совершенно диких условиях результат был положительный, а у вас — в 39, то есть 38 случаях — неудачи? Может стоило привлечь лучшие силы? Анестезиологов, например?

— Мы и привлекали. Итог — инфаркт у врача-реаниматолога после очередной неудачи. Его супруга. Канцер — неохотно выдает Кабанова.

— Так это он у вас значит…

— Да…

— Тогда в чем дело?

— Скажите, вы что-нибудь читали про призраков? Про привидения? — неожиданно задает странный вопрос Валентина Ивановна.

— Ну, читал. Но все это фикция. Как я понимаю — признаюсь я.

— Ладно, скажу прямо — люди считали, что призрак, привидение — то есть посмертное существование человеческой личности возможно далеко не всегда после смерти. Только особо жестокое убийство, очень сильные человеческие чувства — типа любви или мести, ненависти, могли задержать человеческую личность в этом мире. Так вот, как ни странно, но старые вроде бы суеверия здесь отработали на все сто процентов. Только сильнейшая мотивация позволяет интеллекту личности остаться в мертвом теле. Сильнейшая. Не простая охота еще пожить. Это не срабатывает. Получаем на выходе простого зомби.

— То есть это вы хотите сказать… Что у Мутабора была мотивация?

— Да. Сильнейшая мотивация. Лютая ненависть и месть. То же и у двух остальных. Причем мотивация у первого разумного морфа — Альманзора, кажется — была слабее, он был более глупым. Но у него к слову и ручки пришитые были на стадии лизиса, потому и отвалились. А вот у Мутабора — приросли отлично. Как и у вивисектора, кстати. Явно наличие чего-то вроде иммунной системы, опознающей и переваривающей чужие ткани.

— А у единственного успешного эксперимента? Там какая мотивация?

— Смешно и грустно. Бабушка и внуки. Безумная любовь. И совершенно бесполезно, мы никак это не можем использовать — печально улыбнувшись, признается Валентина Ивановна.

— Таак. Значит Мутабор сейчас потерял мотивацию и соответственно 'уходит'.

Кабанова молча кивнула, провожая взглядом стремительно скользнувшую над нами здоровенную чайку.

— Ну хорошо. А я то тут с какого боку?

— Нам предложили его экстерминировать. Он ведь действительно очень опасен.

— Как посмотреть. Блондинку он взял — любо-дорого было посмотреть.

Тут до меня доходит, что я рассказываю начальнице некрологической лаборатории очевидные для нее вещи. Явно же, что без ее санкции и благословления морфа никто бы так на зачистку не выпустил. И ответственность она разумеется взяла на себя.