Ярослава Кузнецова - Dementia

— Гув! Это я, Эд. Не могу громче, меня заметят. Из мастерской, да. Да. Нет! Молчи и слушай, дубина! Сейчас здесь будет куча полиции, этот белобрысый замёл Вика. Ни хрена. Ни хрена, говорю, мне не известно, нарвалось твое сокровище, тут стрельба, крики, я не высовывался. Белобрысый? Почем я знаю, он утром тут топтался, к тебе, между прочим, приходил, так вот, он коп, Гув, он Вику убийство клеит. Я сматываюсь, пока легавые не нагрянули. Все, чао, со своим полоумным сам разбирайся.

Леон поднялся и пинком перевернул преступника мордой вверх. Вик жмурился, словно боялся удара в лицо. Правильно боялся. По роже у него текла кровь — лоб рассадило осколком.

Шейла?

Леон обвел взглядом разгром на полу — перевернутый стул, опрокинутый этюдник, рассыпавшиеся тюбики и кисти, грязные жестянки, разлившие мутную воду, какие-то тряпки, все это густо засыпано осколками и сбрызнуто кровью.

Тела девушки Леон не увидел.

Она только что была здесь, маньяк не мог успеть спрятать труп. Или, может быть, еще не труп?

Леон отчетливо видел через стекло взметнувшиеся белокурые волосы, вскинутые руки, перекошенную викову морду и виковы лапы, рвущие одежду. Он видел это так ясно, как сейчас видит скрючевшегося у стены, мотающего башкой и отплевывающегося преступника.

— Где она?

Леон прошелся по комнате, вороша ногой мусор. То, что выглядело кровью, оказалось всего лишь жидкой краской, вылившейся из банки. Вик ерзал на полу, пытаясь сесть.

— Где мисс Берман? Куда ты ее дел, ублюдок?

Леон угрожающе навис над маньяком. И встретил взгляд снизу вверх — жесткий, яростный, белый от ненависти.

— Как быстро сработало, — пробормотал Вик. — Не ожидал. Право, не ожидал.

— Что ты несешь?

— И это ты оказался. Вот ведь… Не ожидал вдвойне.

— Прекрати пороть чушь! Здесь была Шейла. Где она?

Да что ж это такое! Опять померещилось? Сперва Ди, теперь этот… мистика, мать ее! В гробу я вашу мистику видел!

— Ты привел сюда девушку. Ты шел вместе с ней по улицам, и тебя видели. Есть свидетели. Где эта девушка?

Вик прищурил глаза.

— Отпусти! — он дернул наручники. — Скажу, где.

Он что-то знает. Он точно что-то знает. Или тянет время. Или косит под ненормального, надеясь отвертеться.

А может, он в самом деле ненормальный.

— Ты арестован, — сказал Леон. — По подозрению в четырех убийствах и изнасилованиях. Вполне вероятно, что в пяти. Сейчас сюда прибудет полиция и перероет твой хламовник до основания. Тело где-то здесь, и его найдут.

Вик жутенько улыбнулся.

— Отлично. Ты ведь дождешься полицейских вместе со мной, тварь?

— Что?

— Тварь, — повторил художник. — Безумие. Деменция. Это ты. Пришла за приманкой. — Он прищурился, рассматривая полицейского, и Леону не по себе стало от этого взгляда. — Нет. В тебе ее нет. Уже нет. Она попалась!

Точно не в своем уме. Ладно, с психом без меня разберутся.

Виктор кое-как сел, прислонившись спиной к стене. Вытянул ноги. Он был совершенно спокоен.

— Может, ты не помнишь ничего, как тебя… Леон? Как убивал? Как валил на землю, вспарывал спину, разламывал тело женщины, как спелый гранат? Какие чистые голубые глаза! Не понимаешь, о чем говорю? О твари, что сидела в тебе. О твари. О твари, что привела тебя сюда, в этот дом, потому что унюхала наживку.

— Какую, блин, наживку? — взбесился Леон.

— Вот эту. — Вик кивнул в сторону мольберта, возвышавшегося среди разрухи.

На мольберте стоял холст, измазанный краской.

В центре холста, почти не заметный в мельтешне мазков, был прилеплен смятый, растерзанный, похожий на грязную тряпочку цветок.

Цветок? Леон подошел поближе, недоуменно рассматривая жалкую находку. Вчера он видел нечто подобное на ладони у Ди.

"Вы спросили, что лежало на земле, я вам показываю — это"

Наркота, чтоб мне провалиться!

Глюки, двойники и мистика. Ага, и этому находится простое объяснение. Торговля наркотиками, теперь не отмажешься, мой милый граф.

Но Шейла… почему именно Шейла?

"У вас ведь есть телефон, позвоните"

Черт! Леон достал мобильник, набрал номер. Шейла не отвечала так долго, что Леон снова принялся прожигать Вика негодующим взглядом. Но потом в трубке щелкнуло, и знакомый голосок замурлыкал:

— Да-а? Кто? Какой Леон? А-а, это ведь вы отнимали у меня пакет с покупками возле зоомагазина? Еще бы не помнить! Да, со мной все в порядке, я еду домой… Спасибо-спасибо, не стоит волноваться, меня проводят. Бай-бай!

Леон поднял перевернутый стул и сел на него.

— Рыбу ловят на мормышки, — сообщил художник, звеня железной цепью. — На пластмассовых мух, на блесну, на пучок пестрых перышек. Так и я ловил тварь — на блесну. Но она, сука, ученая, пару раз схватила, больше не хочет. Зато теперь я ее поймал.

— Это я тебя поймал, идиот! — Леон сплюнул в сердцах. — Ладно, я купился на твою поганую траву, но не мечтай, что легко отвертишься. Тебя хорошенько тряханут за задницу, потому что не шмалью паршивой ты балуешься, это посерьезней будет. Нет, ну надо же, додумался — на картину дурь прилепить. Любуйся и торчи!

— Неблагодарный ты, — хмыкнул Вик. — Я тебя от твари освободил, а ты ругаешься. Она теперь в клетке сидит, тварь. — Он вздохнул, глядя на картину. — Сколько она просидит взаперти на этот раз?

До Леона вдруг дошло:

— Ты что, убийства мне клеишь? Мне? — Он расхохотался. — Нет, ты точно псих.

— Ты просто не помнишь, — От ярости Вика и следа не осталось. — Она сильная и хитрая. Любого может обмануть, кроме меня. Я слишком хорошо ее знаю. Я носил ее под сердцем, я слышал ее шепот, ее голос, ее крик. Когда у меня не осталось сил ее сдерживать, я родил ее и посадил в клетку. Думал, что навсегда. Но она вырывается. Рано или поздно. Я ловлю ее, запираю снова… — Он тоскливо глядел на картину. — С каждым разом она сильнее и сильнее.

— Родил? — Леон фыркнул. — Ты разве баба, чтобы рожать?

— А по-другому не скажешь. Ну, если хочешь — выдавил, исторг из себя. Вытошнил. Но на самом деле — родил. Потому что это моя тварь. Порченая моя часть. Мое безумие.

— То есть, это твоя жажда убийства и насилия, так получается? Это ты хочешь сбить с ног, вспороть спину… как ты там расписывал?

— Я не хочу! И не буду этого делать, она меня не заставит! Слушай, когда у тебя пузо болит, ты хочешь, чтоб оно болело? Оно тебя не спрашивает, болит и болит. Может, само не радо, но болит же!

— Другими словами, ты отрезал себе пузо и пустил погулять?

— Я запер его в клетку. Но оно вырывается… Тьфу, не пузо, а тварь! Она вырывается! Она всегда добивается, чего хочет. На этот раз она хочет хорошенькую племянницу Линды Рамирес.