Таня Хафф - Дым и зеркала

— Потолок достаточно высокий. Мы сможем снимать из-под него, — заметил Питер, когда Тони присоединился к группе.

— Опустим камеры пониже, — согласился Сордж. — Тогда во всех кадрах будут люди.

Не сводя глаз с потолка, главный осветитель нахмурился и предложил:

— Будет лучше поместить под каждой камерой диффузный экран.

— Это не помешает, — разрешил бригадир.

Кейша уклончиво и как-то сомнительно хмыкнула, поэтому Тони тоже посмотрел вверх:

— Срань господня!

Там висели три самых отвратительных канделябра, которые Фостер когда-либо видел. Вообще-то он даже сомневался в том, что эти штуковины можно назвать канделябрами, хотя на них болтались подвески, сделанные неизвестно из чего. Что-то в них напоминало «На усмотрение бобра»[10] — тот же дух пятидесятых годов, под влиянием которого был сделан косметический ремонт в главных апартаментах, в том числе и в ванной комнате, входящей в эти апартаменты.

Что-то.

Раскачивалось.

Вперед.

Назад.

Едва различимое.

— Думаю, мистер Фостер кратко изложил суть ситуации. — Питер вздохнул, а Тони опустил глаза, потому что все четверо смотрели на него. — Ты искал кого-то из нас?

— Э-э… да. В основном Кейшу, но, наверное, вы все должны об этом узнать. У нас появился охотник за сувенирами. Из оранжереи уже пропало кое-какое барахло.

— Что именно?

— Сломанная садовая тяпка.

— Барахло, — согласилась Кейша. — Но не наше. Хорошо, я позабочусь о том, чтобы Крис смотрел в оба. Мы дважды все пересчитаем, когда свернемся. Кто-то должен сфотографировать все, что лежит в этих шкафах.

— Тони!..

«Да, так и знал. Обычно „кто-то“ — это я».

— Возьми цифровой фотоаппарат Тины и сделай снимки, пока мы заканчиваем приготовления, — продолжал Питер. — Все мы знаем, как Чи-Би любит оплачивать неожиданные счета.

Под книги был отведен только центральный шкаф. Остальные оказались слишком мелкими для них. Там красовались чашки и блюдца, грязные вазы из китайского фарфора с цветочным узором и маленькие пластиковые игрушки из «киндер-сюрпризов». Тони заподозрил, что буйвол, собранный из трех частей, и работающая желтовато-зеленая мельница прибавились к коллекции в последнюю очередь. За буйволом он обнаружил пожелтевшую карточку, окрасившуюся в тот же цвет, что и полка, благодаря толстому слою пыли.

Теоретически ему не полагалось ничего трогать.

Тони перевернул карточку. Текст, написанный на ней от руки, все еще был черным и разборчивым: «Палец францисканского монаха, убитого папской инквизицией в 1651 году. Приобретен 17 августа 1887 года».

Пальца нигде не было видно, но на соседней полке Фостер нашел полдюжины крошечных фигурок из китайского фарфора. Раньше их вкладывали в упаковки с чаем. Такие сувениры были непременным товаром в любой, даже самой захудалой антикварной лавчонке страны.

Едва Тони закончил съемки, как рация воткнула ему в ухо статический разряд, ударивший не хуже гвоздя:

«Адам, это Бренда. Ли и Мэй-ш-ш-сон в гардеробной».

— Вас понял. Эверетт на…

Последнее слово затерялось в еще одном взрыве статики и довольно-таки впечатляющих ругательствах, донесшихся с другого конца комнаты.

— Тони!

Фостер закрыл шкаф и повернулся к первому ассистенту режиссера.

— Отправь Эверетта в трейлер и начинай загонять сюда статистов.

— Ну почему обязательно нужны статисты? — пробормотал Питер, пока Тони возвращал Тине ее цифровик. — Я слышал, Зал президентов[11] закрыт на реставрацию. Почему бы нам не позаимствовать их роботов? Можно нацепить на них фраки, сунуть в руки бокалы с мартини. Вашингтон будет выглядеть очень женственно в платье с высоким воротником и с оборками. Парик у него уже есть. Кто заметит, что это робот? Но нет, нам приходится использовать настоящих людей, которые не слушаются, никогда не знают, где право, где лево, все время ждут пятнадцатиминутного перерыва, пристают с предложениями…

Обличительная речь режиссера затихла, когда Тони вышел в коридор, ведущий в оранжерею.

Эверетт знал, что звезды будут в трейлере в девять часов, поэтому уже собирался. Шерил складывала свой чемоданчик, готовясь, если понадобится, гримировать артистов прямо на съемочной площадке.

Тони оставалось только пригнать статистов.

Мурлыкать мелодию из фильма «Годы в седле»[12] было необязательно.

Когда почти вся толпа двинулась в нужном направлении, Тони ринулся через кухню, чтобы пресечь любое несанкционированное отклонение от маршрута.

— Эй, вы куда? — Тони прижал ладонь к двери и захлопнул ее, не позволив открыть до конца.

Какая-то статистка пожала плечами и объяснила:

— Я просто хотела посмотреть, что там, внизу.

— Наверное, подвал. — Дверь под ладонью Тони была холодна как лед. — Идите дальше вместе с другими.

— Вы такой серьезный! — Она подалась ближе, медленно провела языком по пухлой и уже влажной нижней губе. — Без обид, да? — В ее словах и тоне чувствовался однозначный подтекст.

— Завязывай, милая. — Статистка, одетая служанкой, взяла приятельницу под руку, подмигнула Тони и потянула ее за собой. — Я бы попыталась с другим человеком.

— Что?

Девица бросила на Тони расстроенный взгляд. Он в ответ пожал плечами.

Тогда она позволила утащить себя, заявив напоследок:

— На телевидении что, вообще нет мужчин-натуралов?

— Не того голубого спрашиваешь, котик. Кроме всего прочего, он единственный ассистент режиссера, — сказала ее подружка.

— Я знаю! Просто решила начать с низов.

— Похвальное рвение.

Когда барышни проследовали за остальными статистами в холл, Тони отвел руку от двери и уставился на красную отметину на своей ладони. Она слегка смахивала на букву — русскую, греческую или из иврита. Фостер не успел решить, на какую именно. Метка исчезла. Когда он снова прикоснулся к двери, она была не холоднее, чем любая другая поверхность.

— Ты не захочешь туда спускаться.

Тони развернулся на этот голос так быстро, что вынужден был схватиться за дверную ручку, чтобы не потерять равновесие.

— Господи Иисусе!

Парень отдернул руку от металла и пососал место между большим и указательным пальцем. Оно было как будто обожжено.

— Почему я не захочу туда спускаться? — спросил он слегка приглушенно, не отнимая руки ото рта.

— В такую погоду подвал заливает. Сейчас там, наверное, шесть дюймов воды. — Мистер Бруммель сощурил покрасневшие глаза. — А в ней плавает всякая дрянь. Лучше держи своих хорошеньких леди и джентльменов подальше отсюда.