Андрей Буторин - В ОДНУ РЕКУ ТРИЖДЫ... - Осторожней с прошлым

Заглянув в небольшой, но вполне уютный номер, я снова запер дверь, сдал ключ улыбчивой портье и отправился бродить по вечернему Питеру. Дошел до Исакия, прогулялся вдоль Невы до Эрмитажа, пересек Дворцовую площадь, вышел на Невский. Когда свернул на Садовую в сторону Сенной площади, уже стемнело, время белых ночей, к сожалению, кончилось.

Впрочем, наслаждаться красотами северной столицы у меня все равно не получалось – я думал только об Ольге и то и дело выдергивал из кармана мобильник, опасаясь, что в шуме питерских улиц прослушал его трель, извещающую о приходе эсэмэски… Но долгожданного конвертика на дисплее так и не было. Я понимал, что его и не должно быть сегодня – Ольга вернется поздно. И все же… А вдруг?

Меня еще подспудно терзали противные такие, гадкие мыслишки: а почему Оля вернется поздно, куда она собралась? Или… к кому?.. На память все время приходила почему-то ехидная улыбка младшего сержанта Хотина. Я тряс головой и злился на себя. Но дурные мысли все лезли и лезли дружной гурьбой…

Довольно рано завалившись в постель, я дал своей мнительности прекрасную возможность завладеть моим сознанием целиком. Перед глазами поплыли отвратительные сцены, одна другой краше!.. Я вслух выматерился, что делал исключительно редко и вполне чувствительно саданул кулаком в скулу. Стало чуточку легче. Сильно захотелось курить. Но единственным минусом этой уютной «домашней» гостиницы было то, что курение в номерах категорически запрещалось.

Пришлось встать, натянуть джинсы, футболку и выползти за дверь. Катя (или уже Лена, не помню) мирно посапывала за столом, уронив на скрещенные руки голову. Я кашлянул. Девушка сонно посмотрела на меня, но буквально спустя мгновение одарила дежурной фирменной улыбкой.

– Вы что-то хотели?

– Покурить. Где у вас можно это сделать?

Катя (или Лена) опечалилась:

– Извините, но, к сожалению, у нас не предусмотрено мест для курения… Можете выйти на лестницу, сейчас я открою.

Она нажала кнопку настенного пульта, и на входной двери щелкнул замок.

«Да уж, сервис», – не вполне справедливо посетовал я, выходя на унылую лестницу девятнадцатого века. Я выкурил одну за одной две сигареты, хотя обычно вообще курю мало, пачки мне хватает почти на три дня. Но сейчас и двух сигарет подряд показалось мало. Я прикурил было третью, но противная горечь во рту заставила меня сплюнуть и выбросить жирный окурок в заботливо поставленную кем-то на подоконник банку из-под кофе.

Катя-Лена снова спала. Я осторожно, стараясь не щелкнуть замком, запер дверь и на цыпочках прошел в номер. Глотнул воды из-под крана, запив сигаретную горечь, разделся и рухнул в мятую постель. На сей раз я заснул довольно быстро. И приснилась мне почему-то не Ольга, а давешняя Рыбачка с Олиными глазами.

– Не забудь, ты обещал! – напомнила она мне и посмотрела с такой тревогой, что даже во сне по коже побежали мурашки.

Проснулся я ровно в семь, по сигналу мобильника. Я подскочил с кровати, в надежде, что пришла долгожданная эсэмэска. Но телефон пиликал безостановочно, и я понял, что это трубит побудку выставленный вечером будильник. Я с досадой оборвал его жизнерадостную трель.

Первым моим желанием было немедленно позвонить Оле домой. Но, во-первых, было еще очень рано, а во-вторых… мне вспомнился сон… слова седовласой красавицы, так похожей на Ольгу… И я вспомнил не только данное ей обещание, но и то, что пообещал самой Оле – не звонить, если не смогу попасть на ее день рождения. Кожа, как недавно во сне, покрылась мурашками… Как же так? Откуда могла знать Оля неделю назад, что меня не будет с ней в этот день? Возможно, это всего лишь совпадение, но почему же она так настойчиво выбивала из меня эту клятву? Я же видел, что это было ей действительно важно, жизненно необходимо.

Позвонить захотелось еще сильней, пальцы уже потянулись к заветным клавишам… Но я отдернул руку и бросил мобильник на кровать. Нет! Я обещал. Надо держать слово. Эсэмэска от Ольги придет, должна прийти!.. Тогда и я смогу настучать ей ответ.

Сообщение пришло днем, когда я вовсю ломал голову над взбунтовавшей программой в фирме подрядчика. Всего четыре слова: «Здравствуй. Очень жаль. Оля».

Я быстро набрал ответ: «Олюшка, поздравляю! Прости, я не смог – работа дурацкая! Целую. Саша».

Я ждал. Очень ждал, что придет еще хотя бы одна эсэмэска от Оли. Что-нибудь типа: «Ничего, я все понимаю. Возвращайся скорей!» А еще я очень-очень ждал, что в сообщении будет еще одно слово… Или даже – всего одно слово. Это слово, которое мы так еще и не сказали друг другу… Люблю.

Но… эсэмэсок больше не было. Ни днем, ни вечером, когда я, измученный неподдающейся программой, добрел наконец до гостиничного номера…

Я снова взял в руки телефон. Теперь у меня был номер Олиного мобильника. Теперь я мог позвонить ей напрямую. Правда, ей придется оплачивать входящий звонок… Но я же быстро, всего несколько слов! Хотя бы одно слово – то самое слово!.. Лишь бы услышать в ответ любимый голос! Да что там голос – хотя бы всего лишь дыхание! Ее дыхание, родное, близкое, единственно необходимое…

Но что мне ответит Оля?.. Она скажет: «Ты же обещал!..» И я буду чувствовать себя подлецом, подонком!.. Я окажусь человеком, которому нельзя верить и доверять…

Я снова отшвырнул телефон. На сей раз я промахнулся мимо кровати, мобильник с треском врезался в стену. Подняв с пола аппарат, я увидел, что стекло на дисплее треснуло. Нажал кнопку вызова, телефон молчал. Меня это уже не могло огорчить. Мне было все равно. Даже мелькнула мысль: «Зато не будет соблазна».

Домой я вернулся только во вторник. Программу я все-таки победил, пуск проекта состоялся. Но это меня почти не радовало. На душе скребли кошки. Даже не кошки, а какие-то мерзкие, грязные и вонючие существа. Наверное, крысы.

После работы я сразу помчался к Ольге. Дверь распахнулась, словно за ней стояли и ждали звонка. На меня плеснуло речным блеском и небесной синью любимых глаз. Оля обвила мою шею руками и прижалась горячей щекой к груди.

– Люблю тебя, – сказал я.

– Люблю тебя, – эхом откликнулась Оля.

Мы так и не вернулись ни разу к теме несостоявшихся звонков и непосланных эсэмэсок. Это уже было неважным. Совсем неважным, пустым и глупым. Да и зачем обсуждать то, чего не было?

Ни разу не заикнулся я и о вечере накануне Олиного дня рождения, не спросил, где и с кем она провела его. Да и как бы я мог спросить у нее это? Оля, даже бесконечно мною любимая, все-таки не была моей собственностью, вещью, куклой, игрушкой. К тому же тогда мы еще не сказали друг другу то самое слово.