Лиза Смит - Начало

У двери в кабинет стояла Катерина в простом белом шелковом платье, подчеркивающем каждый изгиб ее тела. Все остальные женщины на этом празднике были задрапированы в многочисленные слои плотной ткани, скрывающие тело, но Катерину, казалось, абсолютно не смущали ее открытые белые плечи. Я счел правильным отвести взгляд.

— Почему вы не на приеме? — спросил я, наклоняясь, чтобы поднять книгу.

Катерина шагнула ко мне.

— Почему вы не на приеме? Разве вы не почетный гость? — Она присела на подлокотник моего кресла.

— Вы читали Шекспира? — спросил я, указывая на открытую книгу у себя на коленях.

Это была неуклюжая попытка сменить тему разговора; я еще не встречал девушку, знакомую с творчеством Шекспира. Как раз вчера Розалин призналась мне, что за последние три года, с тех пор как она окончила Академию для девушек, не прочитала ни одной книги. Да и то, последний томик, прочитанный ею, был пособием, как стать примерной женой сына Конфедерации.

— Шекспир, — повторила она, разделяя слова на слоги. У нее было необычное произношение, совсем не такое, как у других жителей Атланты. Она рассеянно покачивала ногой; я заметил, что на ней нет чулок, и отвел взгляд.

— «Сравню ли с летним днем твои черты?»[2] — процитировала она.

Я взглянул на нее в изумлении.

— «Но ты милей, умеренней и краше», — продолжил я цитату. Сердце мое отчаянно забилось, а мозг, напротив, будто бы увяз в патоке, создавая необычное ощущение, что я вижу все это во сне.

Катерина схватила книгу с моих колен и закрыла ее с гулким хлопком.

— Нет, не читала, — твердо сказала она.

— Но ведь вы процитировали строку сонета! — воскликнул я, раздосадованный тем, что она снова меняет правила игры, которые, как мне казалось, я хорошо понимал.

— Для мистера Шекспира это строка сонета. А я всего лишь задала вопрос. Сравню ли с летним днем твои черты? Достойны ли вы такого сравнения, мистер Сальваторе? Или вам нужна книга, чтобы определиться? — спросила Катерина, усмехаясь и держа книгу вне пределов моей досягаемости.

Я в замешательстве прочистил горло. Будь на моем месте Дамон, он бы не задумываясь дал остроумный ответ. Но в присутствии Катерины я напоминал себе школьника, старающегося произвести впечатление на девочку при помощи добытой из пруда лягушки.

— Вы можете сравнить с летним днем моего брата. Вы ведь так много времени проводите вместе, — я покраснел и тотчас пожелал забрать свои слова обратно, так мелочно и завистливо они прозвучали.

— Тогда, возможно, с летним днем, в котором слышится отдаленная гроза, — сказала, Катерина, выгибая бровь. — Вы же, Ученый Стефан, совсем не такой, как Темный Дамон. Или… — Катерина отвернулась, и тень усмешки пробежала по ее лицу, — Стремительный Дамон.

— Я тоже могу быть стремительным, — обиженно сказал я, не понимая толком, что говорю. Разочарованный, я тряхнул головой. Казалось, Катерина каким-то образом вынуждает меня высказываться, не думая. Она была такой живой и непосредственной, что, разговаривая с ней, я чувствовал себя словно во сне, где все, что я скажу, не могло иметь никаких последствий и в то же время было крайне важным. В таком случае, я должна в этом убедиться, — сказала Катерина, положив холодную руку мне на предплечье. — Я хорошо знаю Дамона, а с вами едва знакома. Стыдно, не так ли?

Вдалеке ансамбль грянул «Старого повстанца».[3] Я знал, что должен выйти, выкурить сигару с мистером Картрайтом, закружить Розалин в первом вальсе, поднять тост за свое место в мужском сообществе Мистик-Фоллз. Но вместо этого я продолжал сидеть в клубном кожаном кресле, желая навсегда остаться в библиотеке, вдыхая запах Катерины.

— Могу я позволить себе одно замечание? — спросила Катерина, наклоняясь ко мне. Выбившийся из прически темный завиток опустился на белый лоб. Мне потребовалась вся моя воля, чтобы не поддаться желанию убрать его с ее лица. — Не думаю, что вы в восторге от происходящего. Это барбекю, эта помолвка…

Сердце мое заколотилось. Я внимательно посмотрел в темные глаза Катерины. В прошедшие недели я отчаянно пытался скрыть свои чувства. Но замечала ли она, как я застывал под окнами ее домика? Видела ли, как я гнал Мезанотт в лес, когда они с Дамоном обследовали сады, чтобы скрыться от их смеха? Узнала ли она каким-то образом мои мысли?

Катерина сочувственно улыбнулась.

— Мой бедный, мой сладкий, мой стойкий Стефан. Разве вы не знаете, что правила создают, чтобы их нарушать? Вы не сможете сделать счастливым никого — ни своего отца, ни Картрайтов, ни Розалин — если не будете счастливы сами.

Я прочистил горло, с болью осознавая, что эта женщина, которую я знаю всего несколько недель, понимает меня лучше, чем мой собственный отец, и лучше, чем когда-либо будет понимать меня моя будущая жена…

Катерина соскользнула со стула и взглянула на тома книг на полках. Она вытащила толстую книгу в кожаном переплете, «Тайны Мистик-Фоллз».

— Я никогда раньше не видел этой книги.

Улыбка осветила розовые губы Катерины, и она поманила меня к себе, на отцовский диван. Я знал, что мне не следует этого делать, но, словно под гипнозом, встал, пересек комнату, опустился на прохладную первоклассную кожу дивана и просто отдался воле событий.

В конце концов, кто знает? Возможно, те несколько мгновений, что я проведу с ней, станут бальзамом для моей души и излечат меня от меланхолии.

8

Я не знаю, сколько времени мы были в комнате вдвоем. В углу отсчитывали минуты дедушкины часы, но я замечал лишь то, как ритмично дышит Катерина, как падает свет на ее впалую щеку, как шелестят страницы просматриваемой нами книги. В глубине души я осознавал, что должен уйти, и поскорее, но, представив себе музыку, танцы, тарелки с жареной курицей и Розалин, я буквально лишался способности двигаться.

— Вы не читаете! — вдруг сказала Катерина, отрываясь от «Тайн Мистик-Фоллз».

— Да, я не читаю. Почему же? Вы так расстроены? — Катерина встала и протянула тонкие руки вверх, чтобы вернуть книгу обратно на полку. Она поставила ее не на старое место, а рядом с отцовскими справочниками по мировой географии.

— Сюда, — пробормотал я, подойдя сзади, чтобы взять книгу и поставить ее на прежнее место на верхней полке. Меня тотчас же окружил запах имбиря и лимона, вызывая слабость и головокружение.

Катерина обернулась ко мне. Наши губы оказались в нескольких дюймах друг от друга, и внезапно ее запах показался мне почти невыносимым. Умом я понимал, что поступаю неправильно, но сердце мое кричало, что я никогда не стану самим собой, если не поцелую Катерину. Закрыв глаза, я потянулся к ней, и наши губы соприкоснулись.