Стивен Кинг - Томминокеры

В другой раз маленькое издательство в Западном Миноте согласилось опубликовать сборник его стихов (это случилось в 1983 году — он хорошо запомнил дату, потому что это был его последний напечатанный сборник), и в качестве задатка ему прислали полвагона дров.

Гарднер принял их.

— Ты не должен был соглашаться меньше чем за три вагона, — говорила ему той ночью Бобби, когда они сидели у камина, каждый с сигаретой в руке, а на улице завывал ветер. — Ведь это хорошие стихи. По крайней мере, большинство из них.

— Знаю, — ответил Гарднер. — Но если бы не эти дрова, я бы замерз. Полвагона позволят мне как-нибудь дотянуть до весны. — Он подмигнул ей. — Кроме того, издатель — уроженец Коннектикута. Это вполне в стиле тамошних жителей.

Она раздраженно топнула ногой.

— Ты шутишь?

— Нисколько.

Она рассмеялась, и он звучно поцеловал ее, а позже затащил в постель, и они всю ночь проспали в обнимку. Он вспомнил, как вдруг проснулся тогда и, прислушиваясь к завываниям ветра и сжимая ее в объятиях, подумал: как хорошо было бы, если бы так продолжалось вечно! Но этому не суждено было случиться. В системе мироздания не наблюдалось ничего вечного, да и само слово «вечность» было глупым и надуманным.

Наутро Бобби, как это частенько случалось, предложила ему деньги, и Гарднера, как всегда, это разозлило. Он был вынужден брать их у нее, хотя на душе у него при этом скребли все кошки мира.

— Знаешь, как называются те, кто берет деньги после проведенной в одной постели ночи? — спросил он.

Она замерла.

— Ты что, считаешь меня шлюхой?

— А себя, очевидно, твоим сутенером, — улыбнулся он.

— Ты намерен завтракать, Гард, или портить мне нервы?

— А как насчет того, чтобы совместить это?

— Нет, — отрезала она, и Гард увидел, что она не на шутку рассержена. Я ведь только шучу, как она не понимает? — думал он, — ведь она всегда отлично понимала, когда я шучу. Хотя, конечно, она ведь не знала сейчас, что он шутит; да и шутил ли он? Он действительно хотел побольнее уколоть ее за то, что она унижает его своей готовностью помогать ему. Он сам имеет право выбирать, как ему жить, и никто не должен вмешиваться в это.

Конечно, он не хотел, чтобы Бобби уезжала. С ней было хорошо в постели, но это не являлось главным. Главным являлось то, что Бобби была хорошим другом. С друзьями легко разбежаться, гораздо труднее их находить.

Бежишь от друзей? Или прогоняешь их от себя? Зачем, Гард?

— Я хочу завтракать, — отступил он, — и прошу прощения за мои слова.

— Все в порядке, — ответила она, отвернувшись так быстро, что он не успел увидеть ее лица. Но ее голос при этом дрожал, как будто она едва сдерживала поток слез. — Больше я никогда не буду предлагать денег гордым янки.

Что ж, он и сам не хотел бы брать у нее деньги. Никогда.

Другое дело «Поэтический марафон по Новой Англии».

Там ему платили деньги. Три сотни вперед и три сотни по окончании турне. Хотя дело было, конечно, не только в плате. Еще ему выдали ЧЕК.

Наличные деньги позволяли вовсю сорить ими, пользуясь каждой возможностью. Заказывать еду в номер, стричься у гостиничного парикмахера, если таковой имелся, покупать новые туфли взамен растоптанных, смотреть бесконечные видеофильмы… Но ЧЕК — он значил нечто большее. Он вселял УВЕРЕННОСТЬ.

Бобби Андерсон пыталась выкопать странный предмет из земли.

Джим Гарднер с «Марафоном» путешествовал по Новой Англии.

Занятия разные, результат один и тот же.

Сидя в баре с Роном Каммингсом, своим менеджером, и попивая виски, Джим думал, мог ли бы он преодолеть в себе это огромное желание напиться.

Рон Каммингс был хорошим, серьезным поэтом, которому повезло: деньги сыпались на него отовсюду. «Я богат, как Медичи», — любил говаривать он. Его семья почти девятьсот лет занималась текстильной промышленностью, и сейчас владела большей частью текстильных предприятий Нью-Хэмпшира.

Родственники считали Рона сумасшедшим, но именно потому что Рон был вторым сыном в семье, а первый сын не был сумасшедшим (то есть интересовался текстильной промышленностью), они позволяли Рону заниматься тем, чем он хочет. Он писал стихи, читал их, почти постоянно бывал пьян. Это был моложавый мужчина с лицом телегероя.

Гарднер никогда не видел, чтобы Рон что-нибудь ел, кроме соленых орешков и рыбных крекеров. Еще одной особенностью Рона было то, что его совершенно не тревожили проблемы собственного пьянства.

Выпив по нескольку порций виски, Рон и Джим вышли на улицу с намерением найти кэб.

По небу, приближаясь к ним, ползла черная туча. Сейчас она подхватит меня и унесет с собой, подумал Гарднер.

Хотя, конечно, не в страну Оз.

Невдалеке показался кэб. Они подозвали его. Водитель поинтересовался, куда они хотят ехать.

— В страну Оз, — прошептал Гарднер.

Рон хихикнул:

— Он имеет в виду какое-нибудь местечко, где можно выпить и потанцевать. Что бы вы нам посоветовали?

— Что-нибудь придумаем, — ухмыльнулся водитель.

Гарднер ухватился рукой за плечо Рона и воскликнул:

— Буря, скоро грянет буря!

— Ничего, я скоро догоню тебя по количеству выпитого, — усмехнулся Рон.

Проснувшись на следующее утро, Гарднер обнаружил себя лежащим в ванне, наполненной холодной водой. На нем был его лучший костюм. Некоторое время он с недоумением рассматривал свои побелевшие пальцы. Они напоминали рыбьи плавники. Вероятно, он киснет в ванне уже давно, решил он. Вряд ли, когда он набирал воду, он сразу предпочел холодную. Но вспомнить, как это происходило на самом деле, он не смог.

В шкафчике ему удалось разыскать полупустую бутылку бурбона, источавшую пленительный аромат. Не стоило бы этого делать, — промелькнуло у него в голове, а губы уже тянулись к горлышку бутылки. Он выпил. Потом отпил еще глоток.

Когда он вновь пришел в себя, то обнаружил, что стоит в спальне с трубкой в руке. Куда это он хотел звонить? Ах, да! Каммингсу.

Голос приятеля был не лучше его собственного.

— Ну, и что же мы с тобой натворили? — хрипло спросил Гарднер.

— Натворили? — повторил за ним Каммингс, и в трубке воцарилась тишина. Думает, — решил Гарднер. Подождав, он хотел было окликнуть приятеля, но тут Рон наконец отозвался:

— Ничего не натворили.

Гарднер немного расслабился.

— Мы натворили черт — знает — что с моей головой, — прибавил Рон. — Бо-о-же, как она болит!

— Ты уверен, что ничего? Совсем ничего?

Он думал о Норе.

Застрелил свою жену, да? — внезапно возникла мысль в его голове.

— Ну-у-у… — протянул Каммингс и вдруг замолчал.