Игорь Колосов - Богомол

Игорь Колосов

БОГОМОЛ

Пролог

Он вышел к поляне, где оставалась его семья, спустя двое суток.

Пятнадцатилетний подросток испытывал голод, ныли спина и ноги. Страшнее этого было отчаяние. Он давно сорвал горло, криком распарывая зеленую паутину леса, плотную, враждебную, душившую последние проблески самообладания и воли, и рассчитывал только на самого себя.

На левой ступне возник мозоль. До определенного момента парень не замечал боли. Животный страх гнал его, как порывистый ветер сухой одинокий лист. Он заблудился, в этом не было сомнений, хотя отошел от места стоянки максимум на сотню метров, отошел, казалось бы, контролируя направление.

Теперь он стоит на том же месте, откуда более сорока часов назад последний раз посмотрел в сторону ручья, на отца, мать и младшую сестру, прежде, чем скрыться из вида.

Он снова здесь.

На поляне НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ!

Мать сидит спиной к нему. Отец переворачивает шашлыки на мангале. Сестра ловит бабочку-лимонницу.

Картина выглядит так, словно он оставил их на минуту-две. То же самое, что запечатлел его взгляд два дня назад. Отличие лишь в незначительных деталях.

Отец выпрямляется, поднимает голову, в прошлый раз он прикоснулся к первому из девяти шашлыков, сейчас — готов отойти от мангала. Сестра начинала охоту за порхающим ярко-желтым цветком рядом с матерью, теперь она удалилась от родителей метров на двадцать пять, к противоположной окраине поляны. Мать, наливавшая в мисочку кетчуп, с улыбкой следит за дочерью.

Самое большее прошло ПЯТЬ МИНУТ!

Он закрыл глаза. В темноте опущенных век его как будто ударило что-то необъятное и тяжелое, запущенное прямо в голову. Он покачнулся, сжимая зубы и кулаки, сдерживая крик, рвущийся из надорванного горла; на секунду он испытал уверенность в потере рассудка.

Что-то напутать он не мог. Ужас, долгие часы исторгавшийся порами тела, словно пот, невозможно забыть или придумать под натиском воображения. Он провел в лесу ДВЕ НОЧИ! Благодаря шоку можно потерять чувство времени, однако две глубокие зарубки в сознании в виде ночей способны разрушить любую иллюзию.

Он по-прежнему видел, как по-садистски медленно сумерки прокладывают путь лесной тьме, в чреве которой таится безысходность. Стояли жаркие дни, ночи были теплые-теплые, спи прямо на земле, но он дрожал, подобная реакция тела не проходила даже после восхода солнца.

Первым его заметил отец.

Плотный высокий мужчина замер, глядя на него, в глазах — обескураженность, непонимание, похожее на ожидание подвоха. Несколько секунд он так и стоял, созерцая сына.

Его взгляд заметила мать и обернулась. Вскрикнула, вскочив с покрывала, расстеленного на земле.

Он снова пошатнулся, убедившись по реакции родителей, что произошедшее с ним не было сном, пришлось опуститься на землю.

Мать бросилась к нему, ее ступни с глухим шелестом рассекали высокую траву. Спустя секунду за ней последовал отец.

Их сын понимал, все дело в его внешнем виде. Два дня бродить по лесу, спать на земле, испытывать не прекращающийся страх за собственную жизнь, питаться черникой, теряя килограммы плоти, — это не могло не сказаться.

Мать едва не сбила его, заключая в объятия. Женщина рыдала вовсю. Отец что-то отрывисто говорил, возможно, спрашивал что с ним случилось. Подросток не вникал в смысл этих слов. Словно дым, его окутала слабость, наглая и прожорливая.

Пересекая поляну, к ним бежала девочка, испуганная, готовая зареветь, как будто ее хотели оставить здесь одну.

Глава 1

Их было одиннадцать человек.

Две машины — микроавтобус и джип — удалились от группы загородных дач километров на восемь, пересекая лес по проселочной дороге в восточном направлении. Дальше колея терялась в зарослях кустарника. Машины остановили, выбрались на небольшую прогалину, подкрепиться, отдохнуть и решить что делать.

Семеро парней и четыре девушки. Одна из них точнее была молодой женщиной: полтора месяца назад Ольга вышла замуж. Ее муж, Олег Сурта, находился рядом.

Они являлись одногруппниками. Все, кроме жены Олега, без которой тот бы не принял приглашение Сергея Анина, организатора этой встречи, и Артема Донского. Артем, двадцати пяти лет, высокий и светловолосый, с правильными чертами лица и карими глазами, учился с ними на первом курсе, его отчислили из университета после второго семестра. В дальнейшем он заходил в бывшую группу несколько раз в течение года, после чего исчез вовсе. Его стали забывать.

Недели две назад возле университета его встретил Сергей Анин. О том, чтобы после экзаменов поехать на дачу его отца, Анин разговаривал с одногруппниками еще весной. Дача и длительная вылазка в Арсеньевский лес. Неясно было лишь одно — сколько человек соберется. Анин предложил ему присоединиться к ним.

У Донского шла черная полоса в жизни. Возможно, началась она еще после ухода из университета. Артему было не до веселеньких уик-эндов, однако он согласился. Решил развеяться, и еще ему не хотелось, чтобы Анин упомянул о нем другим — в этом случае ему промоют косточки за глаза. Донской почему-то свирепел при этой мысли, хотя понимал, мнение бывших однокашников не имеет значения.

В условленный день Анин заехал за ним. В машине находились еще двое: Витя Грожин и Саша Лепетнев. Донской поздоровался с каждым за руку. Грожин — темноволосый, выше среднего роста, такой же широкоплечий, как и Донской. Он был другом Анина еще до университетской учебы, они жили в одном районе. Анин, единственный, кто по неизвестной причине был расположен к Донскому, явному единоличнику, самому старшему в группе и наверняка смотревшему на многих из них несколько свысока, никогда не замечал ревности Грожина, за то ее не единожды чувствовал сам Артем. Это была неприязнь с первого взгляда, не считая того, что на Анина, довольно сильную, цельную личность, Донской имел какое-то влияние, и это Грожину не нравилось.

Спустя годы ничего не изменилось. Грожин не улыбнулся, не сказал ни слова. На его лице не было удивления — он знал об Артеме прежде, чем тот сел в «ауди». Донской понял: Грожин был обеими руками против его появления, быть может даже спорил с Аниным, но тот уже сделал приглашение. Впрочем, Грожин был спокоен, от него не исходило явного недовольства.

Иная реакция была у Лепетнева, сероглазого, узкоплечего парня, казавшегося еще выше Донского из-за своей худобы и длинных рук и ног. Один из самых способных студентов их параллели, обычно задумчивый и молчаливый, изредка напоминавший классического зубрилу-ботаника, если забывал снять очки для чтения, приветствовал Донского так, как будто по-настоящему соскучился. Кажется, Лепетнев вообще не относился отрицательно к кому бы то ни было. Донской знал, Лепетнев, несмотря на свой не внушающий особого уважения внешний вид, обладает силой, не пропорциональной объемам тела, тем не менее, его нелегко было представить выясняющим с кем-то отношения.