Крылатая смерть (СИ) - Печёрин Тимофей Николаевич
— Хубар сам выберет жертв, — подвел шаман черту под своим выступлением, — тех, кто умрет, чтобы племя жило.
И тут Сенино терпение лопнуло.
— Никаких жертв! — воскликнул он, обращаясь и к Хубару, и ко всем хелема, столпившимся, сгрудившимся вокруг в темноте пещеры, — мы… то есть, хелема будут драться… должны драться. Нет, даже не так. Масдулаги — не духи, это просто… звери. Я… то есть, Сейно-Мава смог ранить одного из Масдулаги сегодня.
И Сеня потряс самодельным копьем, стараясь подставить под скудный свет костра железный нож-наконечник, запачканный черными каплями.
— Видите! — кричал он, — на моем… то есть, на копье Сейно-Мава кровь Масдулаги. Это просто дичь, только большая и уродливая. А со зверями не сражаются! На них охотятся.
— Это точно кровь Масдулаги? — вопрошал Хубар, протиснувшись поближе и переводя свой излюбленный недоверчивый взгляд то на нож-наконечник, то на Сеню.
— Каланг говорит: это правда! — подал голос Сенин товарищ по недавней охоте, — Масдулаги поймал Каланга и хотел сожрать. Но Сейно-Мава ударил Масдулаги своим копьем… ранил — и обратил в бегство.
Хелема зашумели на разные голоса — так их взволновало это известие. Отражаемый от пещерного свода, шум вскоре перерос в гул, различить в котором слова осмысленной речи было невозможно.
— Теперь кровь Масдулаги — на одежде Каланга! — возвысил голос Каланг, стараясь перекричать этот гул, — смотрите!
Он лихорадочно тыкал пальцами в черные пятна на шкурах, в которые был одет.
— Макун тоже видел, как Сейно-Мава ранил Масдулаги и спас Каланга, — не остался в стороне и третий участник охотничьей команды, — и потому Макун спрашивает: почему хелема должны приносить жертвы Масдулаги? Разве хелема приносят жертвы волкам и медведям? А рыба? Кто кого ест — хелема рыбу или рыба хелема?
Макун вопил; Макун, наверное, даже слюной брызгал — Сеня не видел из-за недостатка света. Макун чуть голос не сорвал, закашлявшись под конец своей речи. Так его взволновало, не иначе, открытие, свидетелем которого он стал, возвращаясь с охоты. Оказалось, что бояться Масдулаги по большому счету незачем. Они сильны, но и медведь силен. И лось. И волки, когда их много. Но им же не поклоняются. Их ловят и убивают, чтобы пустить, кого на мясо, кого на шкуры для одежды. Так почему бы не поступить аналогичным образом с Масдулаги?
Энтузиазм Макуна радовал. Вот только (Сеня чувствовал это с досадой) не все, далеко не все хелема его разделяли. И их можно было понять. Для пещерных людей жизнь была замкнутым кругом, в котором даже изменения были предсказуемы и подчинялись строгой очередности. За зимой, когда нельзя рыбачить, а прокормиться можно только охотой, приходит лето, когда природа становится гораздо щедрее. Но и за щедрым летом следует опять-таки скудная зима.
Никаких неожиданностей… серьезных, по крайней мере, такой порядок вещей, втиснутый в рамки еще более строгие, чем расписание автобусов и поездов, не допускал. Ну а если первобытный человек сталкивался-таки с чем-то, ему непонятным — всегда можно было обратиться к старшему соплеменнику. А лучше к шаману, как к самому мудрому человеку племени. Глядишь, и объяснит (пусть даже притягивая за уши), избавит от умственных напряжений.
Иначе говоря, шаману здесь верили, как в Сенином родном мире Интернету, а в прежние годы теленовостям, радиопередачам, газетам. Так что, скажи данный конкретный шаман, нареченный Хубаром, что все, сказанное Сейно-Мава и его спутниками, пустая похвальба и святотатство, и только жертвоприношение способно отвадить новую напасть — хелема с готовностью согласятся, что так оно и есть. Подавляющее большинство, по крайней мере. А если кто и не согласится, то, скорее всего, проглотит свои сомнения и сделает вид, что он-де «как все».
Более того! Кто-то вообще мог предложить принести в жертву Масдулаги именно этих трех охотников, кричавших о возможности победить крылатых тварей. Ибо незачем смущать народ своими опасными, а главное, непривычными (!) предложениями.
Что до, собственно, Хубара, то ему было, чем крыть хотя бы пылкую речугу Макуна. Прожил шаман достаточно долго, чтобы помнить: бывали у племени и гораздо более тяжелые годы. Такие, что нынешнее время рядом с ними казалось изобилием, достойным загробной страны. То из-за сухого лета мелела река, возле которой в ту пору обитали хелема — и рыба ловилась кое-как, если ловилась вообще. То пришла суровая зима, в которую лишь редко удавалось урвать денек, чтобы отправиться на охоту, не рискуя превратиться в мороженый труп. А значит, так же редко хелема удавалось наесться досыта.
Кому-то в ту пору было даже хуже — то и дело из леса выходили и осмеливались бродить у пещеры хелема, целые стаи голодных волков, не страшившихся огня. Но разве людям от этого было легче?
Зима тянулась, еды становилось все меньше, и, наверное, даже дети понимали, что хелема могли не дожить до весны, вымерев от голода. И тогдашний шаман предложил принести духам человеческие жертвы — что допускалось по племенным обычаям лишь в исключительных случаях.
В жертву были определены старики, уже не способные охотиться, а также совсем маленькие дети, от которых тоже в ближайшие годы не стоило ждать помощи. То есть, это шаман тогдашний с вождем так назвали: «приношение в жертву». А по сути всех этих, бесполезных для племени, людей просто выгнали из пещеры и вывели (или вынесли) к опушке ближайшего леса.
Хубар, в ту пору бывший юнцом, теперь понимал, что не духам достались эти лишние рты в племени, но голодным волкам. Понял, когда сам стал шаманом. И помня об этом случае, знал, что хотя бы по поводу жертв, которых волкам-де не приносят, Макун погорячился.
Шаман знал — но, разумеется, даже не подумал упоминать о том якобы жертвоприношении, и тем самым опровергнуть внезапно (и так некстати!) взбунтовавшегося против него Сейно-Мава и его спутников. А вслух сказал, обращаясь к трем охотникам:
— Хубар согласен поверить, что даже Масдулаги можно ранить. Но почему Макун, Каланг и… Сейно-Мава думают, будто им под силу убить Масдулаги?
Сене показалось… или здешнее его прозвище шаман произнес с трудом? С неохотой?
А на вопрос Хубара ответил следующее:
— Я все-таки Дух-Приносящий-Огонь! — Сеня еще кулаком в грудь себя ударил, — могущественный Сейно-Мава. Я смог победить аванонга… а значит, и на Масдулаги найду управу! В смысле… найдет… Сейно-Мава.
Вслух на это шаман ничего не ответил. Но Сеня поймал его взгляд, который тоже показался самозваному Духу-Приносящему-Огонь странным. Выражение лица Хубара и прежде не отличалось приветливостью и доброжелательностью. Но теперь Сеня уловил в нем не выжидательность, даже не подозрительность. А нескрываемый, дистиллированный скепсис.
«Ну-ну, как же», — словно говорил этот взгляд.
5
Как бы то ни было, но «найти управу на Масдулаги» — легче было сказать, чем сделать. А дабы Сенины слова и впрямь не оказались пустым бахвальством, позарез требовалось новое оружие, изобрести которое хелема еще не сподобились.
Новое оружие… ну или сойдет модификация старого.
Надо сказать, что нечаянно выдав себя за сошедшего на землю небожителя и за это получив приют в пещере хелема, Сеня зарекся вмешиваться в их естественное развитие, пытаться его как-то ускорить. В конце концов, в этом мире он гость, а со своим уставом в чужой монастырь лучше не ходить и даже не заглядывать. Если не хочешь круто обломаться, конечно.
Вот как тот же не к ночи помянутый главарь аванонга. Научил свою шайку строить простенькие, но жилища. Воинскую дисциплину привил, превратив подчиненный ему сброд в полноценное боевое подразделение, наводившее страху на мирные племена, откуда, по иронии судьбы, эти люди когда-то были изгнаны. Думал, наивный, что нет ему теперь равных, что нагнул всех вокруг и вообще прекрасно устроился — по меркам каменного века, понятно.
И где теперь этот триумфатор? Надо полагать, жарится в аду, познакомившись со своими союзниками из сонмища темных сил поближе. Аванонга же и вовсе вспоминаются теперь с толикой жалости. В некотором смысле Сеня по ним даже… скучал. Ведь при всей своей воинственности и боевой подготовке аванонга были людьми. То есть более удобными в роли врагов. От таких хоть понятно, что ожидать. И летать, что ценно, аванонга не умели. Как и дышать огнем.
