Реквием часовщице - Барт Андерсон
— Кажется, нашел! Это дротик?
Голос был мужским… молодым.
Дротик? Они использовали Метод, подумала она. Но против кого были направлены их действия? Кто они такие? Крина почувствовала головокружительную теплоту. Ее горло стало сухим, будто покрылось песком или пылью, Где она слышала этот голос? На прошлой вечеринке? Она пыталась вспомнить интонации, но ее ум, как и взгляд, порхал в темноте. Мысли разлетались в стороны. Крина чувствовала, что вот-вот догадается о смысле тихих постукиваний. Но ее оцепеневший разум блуждал в глупых догадках. Она лишь вспомнила, что уже слышала голос юноши. Возможно, в салоне. Тот парень улыбался кому-то.
Постукивание. Шлепок. Поглаживание.
— Она получила свое, — уже не приглушая слова, сказал молодой человек. — Скоро весь зиккурат узнает правду.
В темноте зазвучали шаги. Они удалились за пределы комнаты. Затем кто-то приблизился к Крине. Ее тело напряглось от ужаса. Невидящие глаза в отчаянии осматривали черноту перед собой. Она не могла пошевелить рукой. Она не могла защитить себя. Внезапно Крина почувствовала близость другого человека. Она почувствовала жар тела и слабый запах цитрусовых фруктов.
Тонкий запах помпельмусов, оставленных где-то в комнате, догадалась она. Кто-то отметил меня. Я-то думала, что сама наказываю провинившихся. Но кто из врагов послал мне такой подарок?
Чья-то рука приподняла ее локоть. Вторая прижалась к ее ладони, создавая теплую серию постукиваний и хлопков. Тонкие пальцы передавали символы тактилослэнга.
Твои часы умерли удивительно быстро. Как будто они сами этого хотели. Мне жаль. Твой брат сбежал. Я принесла сюда помпельмусы с твоего порога.
Ее наперсница отступила от ложа и растворилась вдалеке — за кругом пространства, в котором теснились ее страхи, дрожь и ленивые мысли. Сон пришел и проник в осколки сознания. Кружение тайных планов сводило с ума, словно шоу волшебного фонаря, в котором тени бурлили и перемешивались в чушь. Наконец, оранжевый свет взломал черноту, и Крина увидела собственные руки, отмеченные созвездиями черных нарывов. Но она была такой слабой, что не могла понять, чем вызвана ее болезнь. Какой-то чернотой. Черной плодовой плесенью.
Кто-то еще находился в этой странной комнате. Мужчина, сидевший в кресле. Его старые башмаки поскрипывали в тишине, и качавшееся кресло отвечало им синкопой. Она видела его силуэт на фоне окна, в котором прогорклый свет, процеженный сквозь пыль, проникал снаружи и нарезал полосками клубы табачного дыма. Неужели ее любимые часы были разрушены? Да, это черное пятно. Куда бежал Лемет? Что стало с их салоном? Где она? Где ее дом? Сохранился ли зиккурат? Возможно, ее похитили мятежники, взбунтовавшиеся против урбанизации. Она жадно вдохнула аромат табака. Ей было приятно ощущать полузабытый запах одиночества. Какая странная ностальгия к табачному дыму! Ни его ли она чувствовала, когда держала в пальцах крепкие спирали часов, показывавших будущее? Крина повернулась, чтобы рассмотреть табачную трубку на тумбочке, но увидела там лишь безликие часы, которые лежали в бездумной неподвижности, тикая, тикая, тикая и отсчитывая ненавистно идеальные отрезки времени.
Перевод с английского Сергея Трофимова
