Год ворона. Книга 1 (СИ) - Бояринов Максим
На кладбище мы приходим к указанному Люсей времени. Мы — это я и два подобранных под «Ласточкой» могильщика-волонтера. Солнце клонится к земле, спеша удалиться на заслуженный отдых. Высокие пирамидальные тополя отбрасывают длинные тени на дорожки. Те, прямо как муравьиные тропы, петляют меж холмиков неухоженных, а то и вовсе заброшенных могил. Лет пятнадцать назад памятники частенько снимали, и, разделав, сдавали на металл, так что кто лежит во многих могилах уже не узнать даже при очень большом желании.
У заколоченной сторожки с выбитыми рамами нас встречает замдиректора комунхоза, в чьем ведении находятся городские погребальные дела. Сутулый мужик, похожий на питекантропа длинными и очень беспокойными руками, заросшими дурным волосом чуть ли не до ногтей, неприятный, в общем, тип. «Питекантроп» оценивающе окидывает взглядом мою похоронную команду, затем командует сторожу принести три лопаты.
— Четыре надо! — каркает один из моих лишенцев, неожиданно проявляя глубокие познания в земляных работах. — Совковую добавь, чем осыпь выгребать будем?
Мы с замдиректора переглядываемся. Киваю. Действительно, так проще будет. Штыковой нарезал, повыбрасывал, а совковой собрал. Мужик тяжело вздохнул и добавил совковую…
Вручив инвентарь, замдиректора вытирает пот со лба, матюкнув дурацкое лето, что все никак не успокоится и жарит, падла, и жарит. Сообразив, что нас его трудности не беспокоят ни в малейшей мере, мужик плюет на этикет, и осторожно пытается договориться об отдельных могилах. Впрочем, оказывается он человеком понятливым и быстро въезжает, что без дополнительных вливаний или каких других стимуляций, мы не то, что три ямы вместо одной не выроем, но и лишний раз не махнем лопатой.
Питекантроп тяжко вздыхает, махнув волосатой лапищей, и ведёт нас к полуразрушенному забору, за которым виднеется буряковое поле, на котором кое-где торчит бурьян. Оказавшись на нужном месте, плюет под ноги, чуть не угодив себе на грязный ботинок.
— Здесь, — тыкает пальцем.
Я рявкаю на своих временных подчиненных. Ветераны, израненные в печень на алкогольных фронтах, с хмурыми рожами начинают подрезать дерн, обозначая контур будущей братской могилы.
Работают ханурики бодро, и на удивление споро. Понятное дело, землекопство для алконавта — привычный заработок. Большого ума не надо, а перспектива позвенеть стекляшкой к концу трудового дня придает старания. Главное — бдить за ними.
Понаблюдав за процессом с полминуты, питекантроп зарывается в карманы. После недолгих поисков извлекает очень грязный мобильник, и не менее грязный клочок бумаги с циферками. То и дело сверяясь с записью, осторожно тыкая мозолистым пальцем, набирает номер. Дозвонившись со второго раза, долго ругается с неведомым Мыколой, который, если я правильно понял, отвечает за отправку нашего груза.
Напоследок обматерив собеседника, замдиректора в который уже раз харкает и объявляет, что труповозка вроде как скоро выйдет и будет «здеся и тута» через пару часов. После чего, снова вытерев пот, грозится, что если завалим работу, то пожалуется самой Любови Ивановне, и направляется к выходу.
Я, погрозив кулаком ханыгам, чтобы не бездельничали, увязываюсь следом. Воды набрать. Ну и заодно расспросить — для кого это мы жопы рвем в такую жару? Убедившись, что дополнительный пузырь вымогать я не собираюсь, мужик расслабляется. Слово за слово вытаскиваю из него подробности.
Оказывается, что закапывать предстоит двоих моих товарищей по несчастью — таких же отселенцев, потерявших столичные квартиры за долги или по «синему делу». И, до кучи, чтобы жизнь малиной не казалась, офицера — отставника. Ветеран, обкушавшись в кабаке пшеничного соку до синих звезд, помер по дороге домой. Родственники тело забирать не стали. В администрации даже не почесались уточнять, есть ли такие вообще. Поэтому бедного мужика поселковым властям и отфутболили…
Значит, это и есть тот труп, который собаки нашли. И он явно не моего производства… На душе тут же легчает.
Стараясь не уронить авторитет своей строгой, но справедливой начальницы, заверяю местное руководство, что пусть оно не переживает, всё будет путём. Питекантроп топает дальше по своим коммунальным делам, а я, распрощавшись с ним, двигаю к большой куче мусора. Нужна хоть какая-нибудь баклажка, воду набрать, пусть даже старая пластиковая бутыль, здесь таких много. Землекопное дело — потогонятельное, даже если не столько сам копаешь, сколько раздаешь указания и целительные пендели. А по такой жаре — и вовсе кирдык. Не в пакете же воду нести?
Подойдя поближе, громко матерюсь. В основании кучи — памятник из серого гранита. Кладбищенским хламом его, похоже, завалил бульдозерист, когда чистил главный проезд. Из-под ошметков венков, сухой травы и драных пакетов, проглядывает обелиск, с закрепленным наверху пропеллером.
Кое-как очищаю плиту, поотбрасывав мусор ногами. Смахиваю ладонью землю, читаю надпись. Здесь похоронены шесть летчиков. Экипаж Ту-95. «Стратег» взорвался в воздухе при возвращении с боевого дежурства. Выходит, ребята погибли при выполнении боевой задачи. Хоронили, значит, со всеми воинскими почестями. Оркестр, салютная группа, три залпа в воздух, школьники, наверное, в почетном карауле стояли…
Только все это через двадцать лет после распада Союза оказалось и нахер никому не надо. И ребята погибшие, и долг перед Родиной, и вообще. Завалили херней всякой, разве что не обгадили…
Становится очень паршиво. Я тоскливо ругаюсь и, как могу, расчищаю памятник. Отхожу, не оглядываясь. Не то, чтобы стыдно… Просто до крайности паскудно на душе. Тут на глаза попадается подходящая баклажка из-под «Живчика», прямо как меня и ждала. Нормальная раньше «цветная водичка» в последнее время совсем опаскудилась, зато бутылка удобная, двухлитровая…
Набрав воды из поржавевшего крана у сторожки, не спеша топаю к своим работничкам. Все-таки насчет «споро» я, конечно, поторопился. Из алкашни, что согласилась на шабашку, землекопы, как из меня канадский лесоруб, но дело у них продвигается. Почва тут легкая, песчаная, без камней.
Когда к нам подкатывает «таблетка» — санитарный УАЗ-469, чуть ли не малярной кисточкой выкрашенный в серый цвет с кривоватыми красными крестами на битых бортах, мы уже минут двадцать валяемся на траве, подставив морды вечернему солнцу. Благо, оно уже передумало дурковать. Рядом темнеет внушительная яма, а выброшенная на кучу земля начинает подсыхать…
Пока мы зеваем и протираем глаза, из «таблетки» выбираются Пат и Паташон — щупленький водила и отожраный на спирте и витаминках санитар. Не обращая на нас ни малейшего внимания, они распахивают задние двери и выволакивают, уронив на примятую траву, три длинных пакета из толстого прозрачного полиэтилена.
— Кто тут главный хер в мире животных? — закончив выгрузку, решает нас заметить санитар.
— Ну? — отвечаю я, подойдя поближе.
— В получении распишись. — он протягивает раскрытый журнал, на сгибе которого лежит шариковая ручка с обгрызенным колпачком.
— Незабудко, Сербин, Вакула, — зачем-то читаю я вслух, перед тем как поставить свою закорючку. Фамилии ни о чем не говорят, а рассматривать лица покойников в поисках собутыльников или давних знакомых как-то не хочется.
Санитар забирает у меня журнал, сует подмышку. Труповозка, стреляя движком, укатывает в большой мир. А мы остаемся здесь…
— Ну что, орлы сизеносые! — стараясь придать голосу хоть немного жизнерадостности, обращаюсь к похоронной команде, — кладем на дно, пять минут лопатами помашем, и, как говорится на заслуженный отдых…
Орлы, отобразив на испитых харях сложную гамму чувств, подходят к телу, что оказалось ближе всего к могиле. Когда мы беремся за края пакета, над нами взлетает туча мух. И когда только слететься успели?
Тянем-потянем…
— Стойте, стойте! Ну пожалуйста! — раздается со стороны центральной аллеи тонкий испуганный голосок.
Алкаши как по команде разжимают руки. Пакет падает их стороной на землю, а я ощутимо клюю носом, лишь потом догадавшись выпустить свой край. Совсем ты, Витек, мозги пропил, хуже черепахи соображаешь…
