Железом по белому (СИ) - Костин Константин Александрович
Не обращая на поникших солдат внимания — треска не было слышно, значит, живы — Адольф достал из-под лавки сумку профессора, которую везли как улику, извлек футляр с хирургическими инструментами и блестящим скальпелем распорол ткань, которой был обмотан профессор. Следом из металлического футляра был извлечен тонкий шприц.
Игла вонзилась в окоченевшую руку профессора, прямо через ткань костюма. Поршень двинулся, выдавливая содержимое шприца в мертвое тело.
Или казавшееся мертвым?
Ресницы профессора дрогнули, губы чуть раскрылись, приподнялась грудь, втягивая в себя воздух. Если бы в купе было совершенно тихо, то, наверное, можно было бы расслышать, как начало биться сердце.
Глаза «мертвого» профессора Рамма открылись.
— Я все сделал, как вы велели, профессор, — почтительно сказал Адольф.
— Если бы ты все сделал неправильно, я бы этого не узнал, так что мог бы и не сообщать мне эту лишнюю информацию.
Виктор Рамм приподнялся и сел на лавку. Посмотрел на лежавших на полу солдат:
— Мозг обычного человека, — произнес профессор, — крайне ограничен и способен к восприятию только небольшого кусочка полученной информации, отбрасывая остальное за ненужностью. В названии «Смертельный сон» все обращают внимание на слово «смертельный». И никто не обращает внимания на слово «сон».
Глава 94
Шнееланд.
Бранд. Городская тюрьма
1 число месяца Служанки 1855 год
Северин Пильц
— Твари дикие! Собаки лишайные! Уроды ярмарочные! Выпустите меня!
Вцепившиеся в решетку мощные пальцы трясли ее так, что сомнения в ее прочности нет-нет, да и закрадывались. Но, конечно, не у тех, кто уже видел, как эту решетку пытались выломать. Да вот взять хотя бы нынешнего беспокойного постояльца.
— Ты, говорят, здесь уже второй месяц и каждый день устраиваешь вот такие представления, — лениво произнесли из темноты за соседней решеткой, — Не надоело?
— Неа, — произнес бунтарь, — вдруг и вправду выпустят?
— Ты в это веришь?
— Неа. Но вдруг?
В соседней клетке зашуршала солома — постоялец перекатился с боку на бок:
— Тебя вообще за что посадили?
— За то что я — Северин Пильц, — гордо заявил крикун.
— Да ты что?! — фальшиво изумился голос, — тот самый Северин Пильц?! А кто такой Северин Пильц?
— Не бреши, — Пильцу надоело стоять у решетки, и он убрел в темноту камеры, — Ты меня прекрасно знаешь, я по голосу чую.
— Как же ты это по голосу ухитряешься понять? Или ты из колдунов?
— По голосу я понимаю, что ты — Липкий Фриц, а, значит, знаешь меня, как монашка — дырки в заборе. Ты мне еще за ту игру пару бренчалок задолжал.
— Северин, друг, это, правда, ты? — из фальши в голосе невидимого Фрица можно было чеканить монеты.
— А то ты сразу не понял.
— Нее, не может быть. Мой дружбан Северин не стал бы сидеть в этой вонючей конуре и орать на потеху страже. Он бы давно отсюда смотал… да его бы и не свинтили вовсе, уж такой он ловкач, мой дружбан Северин…
— Я, может, и не сопротивлялся вовсе, — проворчал из темноты Пильц, — Я, может, если бы захотел, давно бы отсюда удалился.
— Только не хочешь, — хмыкнул голос, — Ну и замок на двери, конечно, немножко мешает.
— Такие замки моя бабушка свои старым желтым ногтем открывала.
— Как жаль, что здесь нет твоей бабушки. И вообще у тебя ее нет, ты же сирота. Сам рассказывал, что кроме тебя, да сеструхи, никого…
— Вот ты неумный, — фыркнул Пильц, — Раз уж я на свет появился — значит, у меня мама с папой были. А у них, значит, свои мамы тоже были. Мама папы, да мама мамы — вот уже две бабушки.
— Так ты ж не знаешь ни одну из своих бабусь, откуда ж тебе знать, что она там может своим ногтем сделать.
— Ну, в кого-то ж я пошел такой ловкий.
Голос замолчал, сраженный нерушимой логикой. Или ему просто надоело разговаривать.
Пильц тоже замолчал, лежа на старом соломенном матрасе. Только одинокий желтый глаз по-кошачьи посверкивал в темноте.
Что-то он задумывал. Наверное.
Шнееланд.
Бранд. Королевский ипподром
1 число месяца Служанки 1855 год
Доктор Реллим
Дым бил из выхлопных труб мощными толстыми струями, превращая крылатый механизм, замерший посреди ипподрома, в сказочного дракона.
— Давай! — крикнул, перекрывая грохот парового двигателя, человек, наблюдавший за происходящим со стороны.
Помощники дернули рычаг, вернее — длинную веревку, привязанную к рычагу. Добровольно садиться внутрь этого механизма дураков пока не находилось.
Внутри что-то взвыло, винт, до сего момента печально висевший на носу конструкции, раскрутился, превратившись в воющий мерцающий диск, и крылатый механизм, подпрыгивая на редких неровностях, покатился к дальнему концу ипподрома.
— Сейчас… — шептал человек, наблюдавший за ним, — Сейчас… Сейчас поле…
Не полетел.
Механизм натужно рычал, иногда, казалось, он даже отрывался от земли своими колесами и пролетал некоторое расстояние… Но нет, тут же шлепался обратно и лопасти крыльев покачивались вверх-вниз, как будто хотели взмахнуть и взлететь, но у них тоже ничего не получалось.
— Холера! — взревел профессор Бруммер, с силой ударил себя кулаком в ладонь и добавил несколько слов, безусловно, не красящих не только профессора физики, но и, пожалуй, портовых грузчиков. После чего бросился к двери в помещения, отданные ему под лабораторию.
Но ведь должно же получиться! Ведь все рассчитано же!
Господин министр даже смог предоставить в распоряжение профессора новейшую модель дифференциального исчислителя. Вместе со специалистом по его обслуживанию, потому что сам Бруммер ничего не понимал в этом сплетении блестящих рычажков, заводных колес и крохотных штифтов. Он понял только одно — если правильно ввести данные, то эта машинка пожужжит, пожужжит, звякнет колокольчиком и выдаст цифры, над расчетом которых вручную придется корпеть не одну неделю. Да, он проверял эту машину. И сейчас мог поклясться, что профиль крыла рассчитан верно, исходя из всех параметров, влияющих на подъемную силу.
У двери, на бревне, через которое должны были перепрыгивать лошади, в абсолютно неподобающей позе сидел грюнвальдский выскочка, доктор Реллим, самозваный основатель шарлатанской науки. Реллим качал ногами и грыз орехи, по-плебейски сплевывая скорлупу наземь.
— А я говорил, что ничего у вас не получится, — спокойно заметил он.
Бруммер промолчал. Проклятый Реллим и вправду так говорил, но у профессора складывало ощущение, что, если он все же сдастся и спросит, что же не так с его летательным аппаратом, то получит ответ как в старой потешке про колдуна, который взял деньги за то, чтобы сказать, кто украл лошади, и совершенно честно и правильно ответил «Воры».
От этого грюнвальдца всего можно ожидать.
— Не хватит мощности двигателя, — Реллим как будто не заметил хмурого молчания собеседника.
— Мы ее увеличили, — не выдержал профессор.
— Вместе с ней увеличился вес. Мощности опять перестало хватать. А если вы попробуете увеличить подъемную силу, делая крылья шире и больше — вы опять упретесь в увеличивающийся вес. Это игра без шансов на выигрыш, бесконечная гонка. Вы никогда не сможете подобрать нужную комбинацию чисел, как никто не мог догнать лягушку в той древнеэстской апории.
— Лягушку можно догнать, — огрызнулся Бруммер.
— А вашу громыхалку можно заставить взлететь.
— Может, вы еще и знаете — как?
Глаза Реллима блеснули:
— Знаю.
Ренч
Марис. Столичный парк
1 число месяца Служанки 1855 год
Капитан Жан Северус
В самом центре красотки Марис, столицы веселого и безмятежного королевства Ренч, населенного добрыми и приятными людьми — по крайней мере, по мнению самих ренчцев — раскинулся зеленый парк. Ну, зеленым он бывал, конечно, все же летом, но и сейчас, когда давно началась весна, солнце сияет, поют птицы, а сердца раскрываются навстречу любви — парк успел подернуться зеленой дымкой пробивающейся травы, распускающихся почек, первых робких молодых листочков.
