Гомункул - Блэйлок Джеймс

При нажатии кнопки рядом с изображением спиральной стрелки аппарат неожиданно повернулся вокруг оси, увлекая за собой кресло и вырывая канат из рук обряженных в лохмотья мертвецов, суетившихся под роялем. Сент-Ив нажал ту же кнопку еще раз — вращение прекратилось; новое нажатие возобновило его опять. Увидев впереди, совсем рядом, манящее к себе окно, изобретатель вновь нажал ее. А потом, отбросив осторожность, принялся тыкать во все кнопки без разбора.

Корабль подпрыгнул, накренился и скользнул вперед на фут. Кресло пилота, резко откинувшись назад, едва не сбросило Сент-Ива на пол. Послышался мощный рев; корабль снова завалился набок, юлою пронесся по периметру зала и, в лавине битого стекла и зеленых листьев, во внезапном порыве рванулся вперед и ввысь, увлекая за собой мягкое кресло и болтавшегося на канате мертвеца, чье вконец растерянное лицо на краткий миг прижалось к одному из иллюминаторов по правому борту, скользнуло по нему и исчезло без следа.

Отчаянно пытаясь выровнять инопланетное судно, Сент-Ив суетливо нажимал на все новые кнопки — отвлекаться на прицепившихся упырей было некогда. Корабль крутился подброшенной в воздух монетой, вращаясь вокруг своей оси. Мимо промелькнул перевернутый вверх тормашками купол собора Святого Павла, а затем — болтавшееся на обрывке каната кресло, которое, впрочем, тут же пропало из виду, уступив место чему-то, что почти наверняка являлось панорамой кеннингтонского «Овала»[46]. Аппарат несся на юго-запад, направляясь, похоже, к Каналу[47].

Вжатый в кресло в соответствии с законами физики, Сент-Ив мчался с поразительной для бесконтрольного полета и чертовски опасной скоростью. Ученый осознал вдруг, что не отделается подступавшей тошнотой. Путешествие со всею неизбежностью приведет к катастрофе — Сент-Ив был в этом уверен и уже представлял себе падение неуправляемого корабля в море. По большому счету, ничего иного вообразить не удавалось. Ученому было очевидно, что малейшее касание пары торчавших перед ним изогнутых рычагов заставит корабль кувыркаться, или резко отвернуть в сторону, или прыгнуть ввысь, или взбеситься каким-то другим манером.

Нерешительно толкнув один из них, Сент-Ив вызвал тем самым новые курбеты: вот морская гладь, а вот кресло, а вот мелькнуло и что-то, напоминающее штанину с торчащей из нее босой ногой в петле. Нажим на другой рычаг направил корабль прямиком в море; желудок Сент-Ива мигом прыгнул в горло, сбивая дыхание. За иллюминаторами нелепо взлетели отстающее от корабля кресло и живой мертвец с оторопью в остановившемся взгляде: это его лодыжка запуталась в обрывке каната. Уже заметная на поверхности воды серая рябь неуклонно приближалась, и Сент-Ив отважился очень осторожно потянуть рычаг на себя. Падение прекратилось. Получалось, в управлении этим воздушным судном все решали спокойствие и точность постановки задачи: для смены курса хватало буквально мысли о давлении на какой-то из двух рычагов.

Желудок Сент-Ива вернулся на законное место, кровь прекратила свои безумные метания по жилам, и хорошо выверенным, обдуманным нажимом правой руки ученый мягко подтолкнул рычаг от себя. Успокоиться ему помогло возникшее перед внутренним взором видение: изумленные члены Королевской академии в полном составе наблюдают, как он на невероятной скорости проносится мимо.

Бескрайняя картина темнеющего вечернего неба вселила уверенность. Легким движением левой руки Сент-Ив выровнял полет аппарата, весьма довольный его послушанием. Резко нырнул вниз, снова промчался по прямой и с широкой улыбкой на лице заложил широкую дугу, на растущей скорости устремляясь к Дуврскому проливу[48]. Корабль плавно ушел сквозь редеющую атмосферу вверх, в лиловые небеса. Небо в иллюминаторе над головой потемнело и засияло изумрудными огоньками — Сент-Ив словно заглянул в устье глубокого колодца, на дне которого плещется темная вода с отраженными в ней звездами.

XIX

НА ЛУГАХ ХАМПСТЕД-ХИТА

С холмов Хампстед-Хита огни Лондона, мигавшие и посверкивавшие в темноте, выглядели земными двойниками тех звезд, среди которых многими милями выше в одолженном у пришельца корабле мчался сейчас Сент-Ив. Теофил Годелл стоял рядом с капитаном Пауэрсом и Хасбро, поочередно любуясь рекой огней и бездонным небосводом — просто так, без особой на то причины: городские огни были попросту красивы, а в небе в любой момент могла показаться темная махина дирижабля Бердлипа.

Деревушка Хампстед была забита народом, месившим уличную грязь, заполнившим таверны, засевшим на деревьях. Мальчишки, проворно разносившие кувшины эля и стаканчики с джином или ромом, не успевали отойти от двери и на дюжину футов, как весь их товар разбирали, поглощали и в сто глоток требовали добавки. Казалось, половина населения Большого Лондона перекочевала в окрестности Хампстеда; правда, большинство любопытных осталось в самой деревне, продвинувшись не дальше Камден-Тауна, где появился стихийный лагерь. Вероятно, эти люди не особенно-то интересовались дирижаблями или, что даже вероятнее, имели слабое представление об ожидаемом зрелище и были довольны уже тем, что прохаживаются теплым вечером в атмосфере всеобщего праздника.

Годелл, обращаясь к капитану Пауэрсу, предположил, что эль и бодрость зевак не иссякнут слишком скоро, но едва он успел закончить фразу, как по лугу, где они стояли, пронесся оглушительный треск: стоявшее поодаль невысокое здание рухнуло, скрывшись в облаке разлетающегося мусора. Скопление людей, какие-то секунды назад сидевших на его крыше и невпопад распевавших церковные гимны, огласило округу горестными криками и жалобными стонами. Группа одетых в длинные рясы обращенных — двое несли изможденного, но бурно жестикулировавшего Шилоха — поспешила к обвалившейся хижине, пачками рассовывая брошюры возбужденной толпе, сквозь которую пробиралась.

Члены Королевской академии сбились в обособленную кучку в пределах огороженного веревками прямоугольника лужайки, где были расставлены садовые стулья. Со всех сторон периметру прямоугольника угрожали напиравшие люди. Парсонс в сдвинутом на макушку напудренном парике что-то бойко зачитывал коллегам, заглядывая в пачку исписанной бумаги, но его слова оставались лишь частью общего гомона; едва ли хоть один ученый глядел еще куда-то, помимо звезд.

При виде проповедника Годелл был отчасти удивлен. Похоже, пронырливость этого старого фанатика просто не знала границ. Впрочем, старик выглядел немного поникшим, его паруса словно потеряли ветер. Голова Джоанны Сауткотт в зажатом под мышкой Шилоха стеклянном кубе завалилась набок и вела себя тихо. Сейчас проповедник никакой опасности не представлял: он дожидался дирижабля. Им нужно быть начеку, когда Бердлип приземлится. Но старик вряд ли решится напасть в открытую, несмотря на обиду, которую он, несомненно, затаил на Годелла.

А вот Келсо Дрейк — это совсем другое дело. Он примчался считанные минуты спустя после прибытия фургона капитана, но сразу же бесследно исчез — что, надо признать, выглядело несколько зловеще. Годелл скорее предпочел бы держать миллионера в поле зрения. Не представлялось возможным установить, Шилоху или Дрейку принадлежали живые мертвецы, топчущие сейчас луга Хамистед-Хита, — вероятнее всего, обоим.

Кракен со свистком в зубах угнездился в верхних ветвях особенно высокой ольхи в пятидесяти метрах отсюда. Ему было поручено нести вахту, и особенно зорко Кракен высматривал, не мелькнет ли где мятый цилиндр Динера.

Киблы были надежно и довольно уютно устроены в фургоне; ни у Джека, ни у Дороти не хватило бы сейчас сил слоняться в толпе. Тем не менее Дороти, к счастью, довольно быстро приходила в себя: поспешное бегство с Уордор-стрит отчасти развеяло воздействие сонных снадобий. Уильям Кибл украдкой оглядывался кругом, правая рука — на пистолете за отворотом пальто: он ничуть не сомневался, что Дрейк попытается отомстить ему за драку в коридоре. У его ног, обернутый платком, лежал пресловутый «марсельский мизинчик».