Царь нигилистов (СИ) - Волховский Олег
Митьки не было.
Очередь шла предательски быстро. Уже Никса вручил мамá свой супер-пейзаж и удостоился объятий.
Тянуть было больше нельзя.
Куда этот бездельник запропастился?
— Мамá, позвольте, я сяду за рояль? — спросил Саша.
— Да, конечно.
И Саша начал играть и петь:
Столько разных людей утешала ты. Не смолкают людей голоса. О, Мария! Смешны мои жалобы. Но прекрасны твои небеса. Не умею добраться до истины, Не умею творить чудеса. О, Мария! В огне мои пристани, Но безбрежны твои небеса. Наступает предел всем пристрастиям, Нет ни друга, ни верного пса. О, Мария! Конец моим странствиям Объявляют твои небеса.Последнее четверостишие, у Михаила Щербакова было, конечно, несколько трагичным, но песня на нем не кончалась, и дальше следовало еще более трагичное:
Были поросли бед, стали заросли. Завещание я написал. О, Мария! Грустны мои замыслы, Но грустны и твои небеса.И Саша решил его не петь, а выкрутился так, как обычно и выкручиваются начинающие поэты: поставил первое четверостишие в конце еще раз. Стало, конечно, хуже, чем у Щербакова, зато без неподходящей для именин печали.
— Саша, можешь слова написать? — спросила мамá. — И ноты.
— Конечно, — кивнул Саша. — Хотя под гитару это звучит гораздо лучше.
— Под гитару? Так ты такое собирался под гитару петь?
— Почему нет? Разве не испанский — лучший язык для того, чтобы говорить с Богом?
— Причем тут испанский…
— Гитара испанская, — улыбнулся Саша.
И начал вставать из-за инструмента.
— Ваше Императорское Высочество! — окликнули его от дверей.
Глава 22
В дверях стоял Митька и держал круглую розовую коробочку.
— Мамá, это не все, — сказал Саша.
Принял подарок у лакея и, не открывая, с поклоном, вручил императрице.
— Это средство для мытья волос, — пояснил он. — Идея моя, и мне помог один Петергофский аптекарь. Буду очень рад, если вам понравится.
Днем Саша написал аптекарю и попросил рассчитать себестоимость пакетика, чтобы прикинуть, какую цену ставить для покупателей.
Три-то цены надо сделать!
Затраты получались 10–20 копеек (в зависимости от сорта мыла). Дороже местного извозчика. Ничего, не на крестьянок ориентируемся. Платить будут те, для кого и рубль — пшик! Понятно, что дешевый продукт, ориентированный на большую целевую аудиторию, более выгоден. Но наши желания не всегда совпадают с нашими возможностями. Надо сначала это в моду ввести. Тот редкий случай, когда мода не пофиг.
Тут подошла и раскладка по ценам от Гогеля.
Список Григория Федоровича, в частности, гласил, что оклад штабс-капитана в среднем 55 рублей в месяц. Саша подумал, а не попросить ли выдать эти деньги наличными. Но решил, на всякий случай, не наглеть.
Аптекарь, вроде был честным, а его оценка адекватной. На «50 на 50» он согласился без торговли.
Саша преисполнился радужных надежд на полный захват рынка.
И тогда явился Никса с ответом от Тихобразова.
— Знаешь, сколько он запросил? — поинтересовался брат.
— Сколько?
— Двести рублей серебром.
— Ско-ока-а?!
— Двести. Начал с четырехсот. Потом сказал, что из любви к нашей семье, патриотизма и верноподданнических чувств может половину скинуть.
— Значит верноподданнические чувства стоят ровно двести рублей серебром, — заметил Саша. — Думаю, это еще дорого. Будем знать и не обольщаться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Судя по ценам от Гогеля, уважаемый академик копил на дубовую рощицу для пленэров.
— Вообще-то у меня есть, — сказал брат.
— Держи при себе. Все великие промышленные империи начинались в подвалах, сараях и гаражах. А, если тебе на старте нужно денег больше, чем на аренду гаража, значит, тебе еще рано этим заниматься. Как я буду перед тобой оправдываться, если прогорю?
— Я тебя прощу, — улыбнулся Никса. — Гараж — это пристань?
— Не совсем. А где кареты хранят?
— В сараях и под навесами.
— Ну, это почти тоже самое… А ты мне рекламу не нарисуешь?
— Только пейзаж, — сказал Никса. — Портреты сложнее. Боюсь все испортить.
— Студента найдем. А пока живем сарафанным радио.
— Чем? — переспросил брат.
— Сарафанное радио — это, когда одна дама рассказывает о нашем восхитительном средстве двум другим дамам, а каждая из них — еще двум.
Высочайший приказ о производстве Саши в штабс-капитаны зачитал лично генерал Зиновьев, что, видимо, было очень круто.
Потом Саша полчаса принимал поздравления и играл, понятно, «К Элизе» и «Марию».
Но о сабле речь так и не зашла.
Вечером был фейерверк с салютом и шутихами. А возле террасы и по обочинам дорожек расставили плошки с горящим маслом. Смотрелось красиво и таинственно, но сомнительно с точки зрения пожарной безопасности и чистоты воздуха: чадили плошки нещадно.
И под грохот фейерверка Саше пришла в голову еще одна идея… главное, чтобы папá не сразу просек, что к чему…
Потом был бал в Большом дворце, но детей туда не пригласили и до одиннадцати уложили спать. Ладно, хоть фейерверк дали посмотреть!
27 июля у мамá намечался день рождения. Через пять дней. Что-то слишком густо для праздников.
Она пока не делилась впечатлениями о шампуне, так что Саша попросил аптекаря сделать еще одну подарочную коробочку и послал тете Санни. Болтливая женщина — находка для рекламщика. На сдержанную мамá он рассчитывал меньше.
Саша прикинул, что на совместный бизнес его деловой партнер уже потратил рубля три и решил, что еще немного и верноподданнические чувства аптекаря закончатся полностью. Послал ему пять рублей с Митькой, попросил сделать еще десяток красиво упакованных пакетиков и выразил надежду, что инвестиции партнеров тоже будут основаны на паритетных принципах. Заодно спросил фамилию Ильи Андреевича для подачи заявки на привилегию. Фамилия оказалась прямо очень правильной: Шварц.
Полдня он просидел в библиотеке, пытаясь найти в «Своде законов Российской империи» образец заявки на привилегию. Плюнул и написал в свободной форме. Не мелочась, прямо на имя папá. Зато набросал проект создания «Российского научно-технического общества», которое и должно будет выдавать привилегии. Основная мысль состояла в том, что этим должны заниматься ученые, а не чиновники. И надо давать все проекты на рецензию университетским профессорам. За плату.
Финансировать общество Саша предлагал на донейты. Или донаты? Саша привык к английской транскрипции.
Чтобы донейты потекли широкой могучей рекой Саша предлагал назначить председателем общества человека максимально авторитетного. Например, академика Якоби. Или того, кого папá сочтет достойным.
Грузить проектом папá он пока не решился. Пусть дозреет. Интересно, сколько еще заявок на привилегии надо подать, чтобы дозрел?
Зато отправил проект дяде Косте:
«Вот я тут набросал. Мне очень интересно Твое мнение».
И с чувством выполненного долга сел за рояль подбирать до конца «Балаган» Щербакова. Собственно, подарить мамá на день рождения было больше нечего. Вряд ли она успеет за 5 дней извести 10 пакетиков шампуня. Хоть бы один попробовала!
Ну, еще, конечно, та идея…
И он начал играть и напевать текст:
В одних краях — рассветный хлад, в других — закатный чад. В одних домах еще не спят, в других уже не спят. То здесь, то там гремит рояль, гудит виолончель. И двадцать пять недель — февраль, и двадцать пять — апрель. Вели мне, Боже, все стерпеть. Но сердцу не вели. Оно хранит уже теперь все горести Земли. И разорваться может враз, и разлететься врозь. Оно уже теперь, сейчас — почти разорвалось…