Машина лорда Келвина - Блэйлок Джеймс

Итак, от машины лорда Келвина не осталось ничего, кроме затонувших обломков, которые немедленно дали приют исконным обитателям морских глубин. Доктор Нарбондо так и будет спать в своем ледяном оцепенении, пока не исчерпает себя та неведомая сила, что не позволяет его душе окончательно расстаться с телом. А бедняге Парсонсу уже не суждено стать кормчим того грандиозного корабля, который он намеревался привести в гавань научной славы, рисуя в своем воображении красочные картины триумфа. Его планы рухнули, разлетелись в щепы. И даже удовольствие от победы над Сент-Ивом, отпразднованной стаканом минеральной воды с подмешанным в нее снотворным, оказалось не долгим.

Впрочем, профессор остался недоволен таким исходом. Он чувствовал вину перед Парсонсом и еще пуще терзался оттого, что погруженный в сон Нарбондо пропустит честно заслуженные публичный судебный процесс и последующую казнь. Лично я не сильно переживал, не очень-то жалуя Парсонса и получив массу удовольствия, щеголяя с бородой и в парике. Жаль, мне не увидеть, как он бесится. Конечно, Парсонсу доложат, как было дело, но о сыгранной мною роли он едва ли узнает, и это меня удручало.

Сделав свое дело, мы высадились в Стерн-Бей, где распрощались с тетушкой Ади и дядюшкой Ботли. В «Короне и яблоке» под дверью номера Сент-Ива мы нашли письмо — то самое, которое профессор оставил на коленях у Парсонса. На том же листе бумаги старик начертал: «Отбываю в Лондон вечерним поездом. Окажите любезность — проводите меня». И только. Это казалось странным: учитывая планы, которыми Сент-Ив поделился с академиком, можно было ждать чего-то большего — гнева или сожаления, допустим… Но их не было и в помине — лишь просьба опечаленного человека.

Мы поспешили на вокзал, дабы уважить старика: меньшее, что мы могли сделать. Его кроткая капитуляция навевала особую грусть, — и, хоть меня так и подмывало нацепить на себя бороду и парик, я оставил их в «Короне».

Локомотив стоял, раздувая пары. Пассажиры уже заняли свои места. Мы торопливо шагали по перрону, заглядывая в окна. Сент-Ив ни минуты не сомневался, что за просьбой Парсонса стоит некая веская причина, а потому считал своим долгом (да и нашим тоже, раз уж мы вместе пустили мечты академика на воздух) узнать, что понадобилось старику, какую трогательную фразу тот прохнычет напоследок в свой носовой платок. «Ну и хорошо, пусть выскажет свое недовольство нам в лицо», — подумал я, проявляя дальновидность. Еще вчера он выглядел героем, гарцевал на лихом скакуне, а сегодня, как говорится, его славе пришел конец: забег не всегда выигрывают самые быстрые. Пусть Парсонс произнесет свое последнее слово; не стоило отнимать у него этого утешения.

Но где же он? Поезд тронулся. Мы бежали рядом, стараясь не отставать и с грустью сознавая, что перрон вот-вот оборвется и мы останемся стоять, глядя вслед составу… Когда мимо уже проносился последний вагон, одно из окон внезапно скользнуло вверх, и в нем показалось лицо Парсонса, строившего нам дьявольские гримасы. «Хо-хо-хо!» — ехидно ухмыляясь, провозгласил старикан. Видно, бедняга окончательно спятил.

Из окна протянулась рука, державшая напоказ стопку старых тетрадей в основательно потрепанном переплете. На обложке выцветшими чернилами было выведено «Джон Кеньон» — имя покойного отца миссис Пьюл. Крупные буквы с росчерками больше напоминали причудливый орнамент. Хоть все было вполне очевидно, я, наверное, решив разделить шальное веселье старика, бездумно выкрикнул: «Что это?», в тот миг, когда поезд, энергично набирая ход, уносился в сторону Лондона.

Парсонс не смог отказать себе в удовольствии. Он высунулся из окна и радостно пропел, сопровождая вопрос грубым жестом:

— А что по-твоему, идиот ты чертов?

После чего старый дуралей втянул тетради в купе и с грохотом опустил окно, будто топором отсекая звуки своего визгливого хохота.

Поезд мчался в Лондон, унося с собою злорадно ликующего Парсонса и… — о, если б только горбатый доктор мог осознать свою победу, свой вновь возникший шанс на воскрешение! — окоченевшее, но еще живое тело Игнасио Нарбондо.

III

ПУТЕШЕСТВЕННИК ВО ВРЕМЕНИ

СЕВЕРНОЕ МОРЕ

В резиновых трубках с присвистом шипел воздух — так, тяжело, с усилием сокращая металлические легкие, мог бы дышать человекоподобный агрегат. Ноздри щекотали резкие запахи машинного масла и нагретого металла, дополненные нотками аромата распаренного аквариума: морская вода медленно просачивалась внутрь через проклепанные сочленения и каучуковые затворы. За стеклами иллюминаторов притаилось море — молчаливое, холодное, сумрачное, — и Сент-Ив тщетно боролся с назойливой мыслью, что оказался заточен в железной гробнице.

Одна из шарнирных «рук» глухо билась о латунный корпус батискафа: эхо, прилетевшее из далекого, чужого мира. Вибрация его волн отдавалась в зубах Сент-Ива. Отерев со лба холодный пот, он сосредоточился на нелегкой задаче: достать машину лорда Келвина с глубины в сорок футов — с песчаного дна, усеянного железным ломом и прочим мусором. Рядом с машиной покоились остовы трех кораблей; один начисто разорван взрывом динамитной бомбы, которую полгода тому назад Сент-Ив бросил ему в трюм.

Дернув торчащий из пола рычаг, Сент-Ив услышал и прочувствовал, как из основания батискафа с металлическим стоном выдвинулась пара складных ног. Сферический аппарат стронулся с места и, дюйм за дюймом преодолевая сопротивление, с трудом зашагал по морскому дну. Тонкий песок, взметнувшийся вверх и закрученный водоворотами, повис перед иллюминаторами непроницаемой пеленой, так что на минуту Сент-Ив перестал что-либо видеть. Он прикрыл глаза, сдавил виски пальцами и вновь услышал свист воздуха в трубках и шум пульсирующей в голове крови. Сен-Ив ощущал колоссальное давление, которое было полностью воображаемым и в то же время совершенно реальным — явный признак подступающей паники. Чтобы совладать с ней, он задышал часто и неглубоко. Песчаная мгла за иллюминаторами понемногу осела, и прямо перед Сент-Ивом возникла стайка лучеперых рыб; те изумленно таращились на него круглыми глазами, с видимым интересом изучая акванавта за стеклом, являвшего собой живое свидетельство человеческого безрассудства…

— Кончайте! — рявкнул Сент-Ив. Голос звоном отразился от латунных стен, а сам он уставился вперед, пытаясь накинуть петлю на конце троса вокруг машины.

— Прошу прощения, сэр? — донесся из переговорной трубы невозмутимый голос Хасбро.

— Ничего. Подобрался вплотную.

— Вероятно, мне тоже следует попробовать, сэр?

— Не стоит, право. Я уже заканчиваю.

— Очень хорошо, — с сомнением отозвался Хасбро.

Он упустил трос — тот сорвался с дальней стенки машины и медленно осел рядом с ее медным корпусом, беспомощно скользя по морскому дну. Ошибка. Придется все начинать сначала. Сент-Ив закрыл глаза и посидел так несколько минут, раздумывая, не погрузиться ли в объятия сна. Эта мысль так его напугала, что он вздрогнул, выпрямился и огляделся вокруг, уделяя пристальное внимание показаниям циферблатов и датчиков, положению рычагов и ручек управления. Рассудку срочно требовался надежный якорь: нечто основательное и солидное… отвлеченное, но простое и уютное.

Внезапно он подумал о еде — о картофельной запеканке и бутылке пива. Сделав над собой усилие, Сент-Ив принялся вспоминать рецепт, проговаривая его про себя (только бы не начать бубнить, иначе Хасбро живо вытащит его наружу). Сент-Ив ясно представил себе готовую запеканку, только из печи: картофельное пюре, перемешанное со взбитыми сливками и сливочным маслом, залитое сверху расплавленным деревенским сыром… Мысленно наполнил пивом бокал, наблюдая, как быстрорастущая пена свешивается через край и течет по стенкам… Удерживая в голове этот образ, он начал выверенными движениями подтягивать к себе упавший канат, пока наконец не перехватил петлю. Затем медленно занес ее над машиной механической рукой, тщательно примерился и отпустил. На этот раз петля попала куда надо, захлестнув выступающую часть металлического корпуса.