Царь нигилистов (СИ) - Волховский Олег

Зато грозило им до двадцати: терроризм же!

По убеждениям «террористы» были анархистами, что не добавляло им симпатий ФСБ. Хрень, конечно, этот их анархизм! Саша и сам по молодости лет когда-то накупил трудов Бакунина и Кропоткина, но так и не нашел времени ознакомиться, с тех пор и стояли на книжной полке.

Он вздохнул и открыл ноутбук. Несомненное преимущество поезда перед самолетом: интернет доступен.

«Сапсан» немного замедлил ход. Тверь, наверное. В Твери должна быть остановка.

Вдруг стало душно. Кондиционер что ли отключили?

На лбу выступил холодный пот.

Клавиатура ноута тоже стала холодной, и похолодел экран.

Жарко не было. Но воздуха не хватало.

При этом легкие работали, но как-то вхолостую. Словно вместо воздуха закачивали инертный газ.

Он встал, попросил пропустить соседа и вышел в туалет. Умылся холодной водой. Потом еще раз. Ничего не помогало, становилось только хуже.

Еле открыл дверь, с трудом вышел.

Оперся рукой на сиденье.

Перед глазами встало лицо его дочки Анюты. Он смутно помнил, что она кажется пошла в ресторан с однокурсниками, праздновать окончание сессии.

Короткая стрижка, волосы покрашены в какой-то яркий, анимешный цвет. Сиреневый что ли? Перед сабантуем что ли перекрасилась? Он почему-то не помнил.

Лицо ее поплыло и сменилось лицом жены. Обивка кресла поползла вверх.

Он застонал. Больно не было. Было ощущение близкой смерти.

И он понял, что падает в проход между креслами.

Белый потолок с лепниной у стен и вокруг люстры. Люстра странная: плафоны похожи на керосиновые лампы из цветного синего стекла.

Стены нежно-голубые с деревянными панелями высотой метр от пола, а лепнина скромная, без наворотов, просто широкий потолочный плинтус.

Окна нет, точнее прямо в ногах кровати стоит трехстворчатая синяя ширма и сияет так, словно за ней окно.

Как он сюда попал?

Саша вспомнил, как ему стало плохо в поезде, и он, видимо, потерял сознание. Тогда почему не больница? Больше похоже на дачу средней руки предпринимателя, любящего неоклассический стиль.

Один из клиентов? Да, и такие клиенты были. Защитой бизнеса тоже занимались.

Он попытался приподняться, но голова закружилась, и комната поплыла перед глазами.

— Александр Александрович… — старательно выговорил женский голос с явным акцентом. — Слава Богу! Вы очнулись…

Саша осторожно повернулся, стараясь не вызвать снова эту беспощадную карусель.

У его постели сидела женщины средних лет в лиловом платье с кружевным воротничком, круглыми пуговками впереди, широкими рукавами и необъятной юбкой до пят.

Саша смутно припоминал, что деталь одежды, придающая юбке объем, называется «кринолин». У Маши на свадьбе было платье с кринолином.

Странная хозяйка дома похоже предпочитала неоклассицизм не только в интерьерах.

— Кто вы? — слабо спросил он.

— Александр Александрович, это я Китти, ваша nurse.

И до Саши, дошло, что собеседница говорит по-английски. Видимо, потому и дошло, что последнее слово он понял не до конца.

Медсестра? Может быть, в его состоянии. Но уж очень не похоже на больницу. Вип-палата что ли? Но запах совершенно не больничный! Мед, розы и еще какие-то травы: лаванда что ли?

И белье не больничное. Слишком тонкое. Батист не батист? И узор из мелких синих цветочков по одеялу.

— Nursemaid, — уточнила женщина.

Слово было откуда-то из викторианской литературы, читанной в юности исключительно для совершенствования в языке, и означало «няня» или «сиделка».

— Александр Александрович, вы меня совсем не узнаете?

Если «няня», тогда почему «Александр Александрович»?

Да, не узнает. Может быть, разве что, где-то глубоко в подсознании некий смутный образ…

— Китти? — переспросил он.

— Yes! Yes! — радостно закивала женщина.

— Китти, где здесь туалет? — спросил Саша.

В это самое место хотелось жутко.

Но Китти смотрела вопросительно. Странно, есть же у них это слово «toilet». Кажется, поняла, но ей нужны были какие-то дополнительные пояснения.

— WC, — с готовностью пояснил Саша. — Watercloset.

— Вы слишком слабы, Ваше Высочество, — засомневалась англичанка. — Вы дойдете? Есть судно.

Саша обалдел от обращения. Первой мыслю было, что недопонял. Но «Your Highness» — это же определенно «Ваше Высочество»! Он начинал сомневаться в своем английском, чего не было уже лет пятнадцать. Но в этом странном доме был какой-то странный английский. И с произношением что-то не то…

Судно удивило меньше. Эта деталь говорила в пользу больницы и была не лишней, учитывая, что комната снова принялась вращаться.

Он ожидал увидеть белый эмалированный предмет, однако Китти достала из-под кровати фаянсовое произведение искусства, расписанное голубыми цветами. Не ночная ваза, а просто ваза. Назначение выдавала только форма: вполне классическая, причем не для судна, а для горшка.

Ладно! У богатых свои причуды. У богатых англичан — тем более.

Только, как он в Англии оказался? Ехал же в Питер.

— Китти, мы в Лондоне? — спросил он.

— Нет! Нет! Что вы, Ваше Высочество! Мы в Александрии.

Час от часу не легче!

— В Египте? — спросил он.

— Нет, — замотала головой Китти. — В нашей Александрии.

Саша не понял, что это за «Наша Александрия», но решил отложить загадки на потом и заняться более срочным делом.

Он попытался откинуть одеяло, но это оказалось довольно трудным предприятием: рука слушалась плохо, и голова опять закружилась.

Англичанка помогла, и Сашу ждало новое открытие.

На нем была белая батистовая рубашка до голеней, у которой имелся отложной воротник с оборкой и длинные широкие рукава с манжетами.

Ладно! Потом! Очередное чудо хотелось вытеснить куда-нибудь на периферию сознания и больше об этом не думать.

«Я сплю, — сказал он себе. — Просто еще не проснулся».

Китти помогла сесть на кровати, и ее руки казались вполне материальными. Зато кровать до жути высокой. До сих пор при его росте все они казались ужасно низкими.

Босые ноги коснулись мягкого ковра, выдержанного в такой же синей гамме, как ширма и горшок. За пределами ковра угадывался паркет, явно, дорогой. Не то, чтобы наборный, но из светлых квадратов с более темной обводкой: дуб с орехом что ли? Было как-то совершенно очевидно, что не ламинат.

— Я справлюсь, — сказал он англичанке. — Отвернитесь!

Она послушалась. Хотя требовать этого от медсестры казалось излишним. В конце концов, это условности.

Он с трудом подобрал свое длинное одеяние и даже попал в емкость, которая была значительно меньше унитаза.

Полегчало радикально. И он начал замечать дополнительные детали.

Во-первых, ступни были странно маленькими, и на привычный сорок пятый никак не тянули. Во-вторых, в том самом месте было маловато волос, и вообще все было мельче обычного.

Стоял он не очень твердо. Навалилась слабость, и он попытался вернуться в кровать, но это оказалось не таким уж простым делом.

— Китти, — позвал он. — Помогите мне пожалуйста.

Она повернулась, подлетела к кровати, виртуозно обогнув горшок и помогла ему лечь.

— Спасибо, — сказал он. — Теперь все ок. Ну, почти.

Она посмотрела на него с некоторым удивлением.

— Что не так? — спросил он.

— Ничего, все в порядке. Я сейчас вернусь, Александр Александрович, — и она подхватила «судно». — Заодно позову доктора.

От привычного обращения и упоминания врача стало немного спокойнее. Явно, больница. Иначе зачем бегать за врачом? Можно же позвонить по телефону.

Где он, кстати?

В поисках родной черной мобилы, обошедшейся, помниться, в полтинник, Сашин взгляд упал на прикроватную тумбочку. Но никаких признаков телефона на ней не было, зато стоял канделябр на пять свечей. Судя по цвету, видимо, серебряный.

Свечи имелись. Белые и со следами горения: черные фитили и наплывы парафина. Или стеарина? Или воска? Саша не разбирался в этих материях.