Гоблин – император - Эддисон Кэтрин
Было также письмо Сетериса, жалующегося, что ему отказали в посещении Алсетмерета. «И все же тебе придется иметь с ним дело» — устало подумал Майя.
Впрочем, Цевет заверил его, что отказ в посещениях императорских покоев до коронации не будет принят за грубость, и Майя собственной рукой написал Сетерису записку, обещая личную аудиенцию после официального вступления на престол.
Затем Цевет уселся писать новую партию формальных и малоинформативных писем к Коражасу, а Майя с Телимежем и задумчивым Дажисом, занялись делом, которое откладывать дальше было уже нельзя.
Сначала им предстояло осмотреть весь Алсетмерет сверху донизу и познакомиться со слугами. Когда Майя упомянул о слугах, Эсаран посмотрела на него недоверчиво и обиженно, но он стиснул зубы и настоял на своем.
— Ваш отец Император… — начала она, но Майя не дал ей договорить.
— Мы хотим знать, кто нам служит, — сказал он.
Эсаран согласилась, но он знал, что она недовольна. Тем не менее, это того стоило, потому что теперь он знал, что застенчивого слугу в столовой зовут Ишеаном, потом ему были представлены все прачки и горничные, конюхи, лакеи и садовники Алсетмерета; Майя узнал, что у него есть личный сад, отделенный живой изгородью от больших садов Унтеленейса, где садовники выращивали розы, окутывающие своим ароматом башню в течение всей весны и лета. Кажется, Осхет позволил себе неуместно подмигнуть своему Императору. Мастер кухни оказался совсем таким, каким рисовало его растревоженное воображение Майи: это был солидный пожилой господин с огромными седыми усами. Его звали Эбремис, и он с вежливым вниманием расспрашивал Майю о его вкусовых предпочтениях и антипатиях. Майя старался не упоминать, что домашнее хозяйство Эдономеи управлялось, исходя из скупости и вкусов Сетериса, но чувствовал, что проницательный Эбремис догадывался о многом недосказанном.
В подземном помещении под Алсетмеретом он видел девушек, сидящих в центре паутины пневматических труб, которые опутывали весь Унтеленейс, и в течение нескольких минут восхищенно наблюдал за их работой. Вернувшись в Черепаховую гостиную и вспомнив взволнованного посланника Сору, он спросил Цевета, какой смысл имеет использование личного курьера.
Брови Цевета слегка приподнялись.
— Это может преследовать разные цели, Ваше Высочество. Например, стремление сохранить секретность.
— Вот как. А в случае с письмами Сору Жасани?
— Ну, — сказал Цевет, — это указывает на желание убедиться, что письмо попало лично в руки адресату, то есть без посредников. Кроме того, это возможность настоять на немедленном ответе. Это так же может означать, что отправитель считает свое послание слишком важным и срочным.
— Ну, конечно, — согласился Майя, и Цевет чуть не ухмыльнулся, прежде чем успел спохватиться и вежливо кивнуть.
Вечером за ужином Майя улыбнулся Ишеану, а тот улыбнулся в ответ.
Едва успели убрать со стола, как было объявлено о визите лорда-канцлера. Чавар ворвался, как зимняя буря; не успел Майя предложить ему место за столом и рюмку ликера, как он начал разъяснять, загробным голосом и очень подробно, ритуалы, связанные с коронацией Императора. Сначала пост, потом долгие часы медитации.
— Император весь день молится в дворцовой часовне. Вас встретит Архипрелат, но по традиции Император должен выбрать двух ближайших друзей, которые будут сопровождать его на молитву и из часовни. Так как у вас при дворе нет друзей, вы конечно, выберете ближайших родственников мужского пола, наиболее подходящих по возрасту. Мы бы рекомендовали маркиза Имела, мужа вашей сестры Немриан, и Сетериса Нелара.
— Мы… — начал Майя, но Чавар не собирался останавливаться.
— Церемония коронации начнется на закате, — и он углубился в описание архаичных формул и значение жестов, не оставив Майе возможности сообщить, что он ни при каких обстоятельствах не позволит Сетерису Нелару играть роль ритуального значения ни на коронации, ни где-либо еще.
Самодовольного и покровительственного замечания Чавара — «конечно, у вас не может быть друзей, потому вы просто „жуть болотная“» — было достаточно, чтобы заставить Майю не просто обидеться, а заупрямиться по-настоящему.
Чавар мне не двоюродный брат, подумал он, и здесь не Эдономея. Я сам решу, что для меня лучше, и он не сможет мне помешать.
Он дослушал Чавара в полном молчании, ни единым возражением не дав тому понять, что его собственные планы решительно расходятся с предложениями лорда-канцлера.
Когда Чавар покинул гостиную, Майя обратил свое внимание к другому вопросу, который ему следовало решить до коронации Эдрехазивара VII. Этот вопрос был личным, и потребовалось некоторое время, чтобы подавить сопротивление Цевета и нохэчареев. Одно дело нагрузить себя работой с письмами, как прямолинейно высказаться Телимеж, но некоронованный Император во время полного траура не может бродить по залам дворца.
— Мы не собираемся бродить по залам, — сердито сказал Майя. — Мы хотим посетить могилу нашей матери, что не имели возможности сделать в течение десяти лет после ее похорон. Лично мы были бы более шокированы поведением Императора, который не захотел прийти на могилу к матери.
К его недовольству Цевет настоял на приглашении эдочареев для консультации по данному вопросу, но они оказали Майе неожиданную поддержку. Немер сказал:
— Конечно, Ваше Высочество, вы должны посетить могилу Императрицы, — а затем отступил, переведя взгляд на Авриса.
Аврис и Эша продемонстрировали полную солидарность, заявив, что не видят ничего неуместного в том, что Император выйдет за пределы своих покоев под вуалью.
— Вы не должны были ехать в Улимер с открытым лицом, Ваше Высочество, — строго сказал Эша. — Мы уже говорили об этом с Аттережем.
— Мы согласимся на что угодно, — сдался Майя, — если это позволит нам удовлетворить наше самое заветное желание.
— Ваше Высочество, — пробормотал Цевет, уступая.
В последний раз Майя надевал траурную вуаль десять лет назад. Она пахла кедром и колола лицо. Вуаль, доставленная Эша, почти не заслоняла свет и благоухала шалфеем и лавандой, которыми императорские эдочареи ароматизировали все шкафы и комоды. Чтобы закрепить ее, понадобились бронзовые шпильки с черными лакированными головками, на которых был изображен символ Дома Драхада, и Майя ощутил странный покой в душе, когда Аврис наконец опустил завесу перед его лицом.
Из-за траура залы Унтеленейса были почти пусты, хотя в обычные дни, как сообщил Майе Телимеж, придворные имели привычку фланировать по любимым коридорам, по крайней мере, до полуночи. Те немногие, с кем они сталкивались, кланялись поспешно и очень низко. Они не смели смотреть Майе в лицо, но он чувствовал их взгляды между лопаток, пока не исчезал из поля зрения.
Отрасмер в Унтеленейсе, дворцовый храм, представлял из себя огромный белый купол, поддерживаемый колоннами, напоминающими лес древних деревьев. Свет, преломленный в гранях старинных стекол, будил странные тени между колонн. Здесь было холодно, холоднее даже, чем на открытых террасах Алсетмерета.
Гробницы Драхада располагались вдоль стен за пределами кольца колонн: широкий двойной ряд саркофагов, которых было слишком много, чтобы сосчитать, но еще недостаточно, чтобы завершить круг за пределами купола. Место будущей могилы Варенечибела уже было отмечено, и хотя мрамор для нее все еще покоился в каменоломнях на берегу Чадеванского моря, все пространство было завалено цветами — в основном шелковыми из-за времени года, но несколько букетов хризантем безмолвно осыпали лепестки среди искусственных лилий и роз.
Гробницы второй, третьей и четвертой жен Варенечибела находились во внешнем кольце: Императрица Лэшань, Императрица Пажиро, Императрица Ченело, каждая умерла, не достигнув тридцатилетия. Стилизованные барельефы на крышках саркофагов не имели реального сходства с лежавшими под ними женщинами, и тем более не могли дать представления, какими они были при жизни. Майя провел пальцами по белым мраморным щекам и подбородку фигуры на могиле матери — жест такой же символический и бессмысленный, как сама фигура.
